Флаг миноносца

— Товарищ гвардии капитан, в отделении полковой разведки произведена большая приборка. Личный состав отдыхает. Больных нет. Пьяных тоже. Докладывает командир отделения Косотруб.

— А вы почему докладываете, как прямому начальнику? — спросил Земсков.

— Вы для меня, товарищ капитан, всегда самый прямой начальник, хоть бы вас коком назначили на камбуз!

Этот неунывающий Валерка, видно, так и не отучится от своих штучек. Только недавно чуть не угодил в трибунал. Хорошо, что капитан 3 ранга не дал хода этому делу.

Земсков строго посмотрел на неизменного своего товарища в самых дерзких и опасных операциях, потом неожиданно улыбнулся и сел на свежий деревянный чурбак:

— Ладно. Пусть будет по-вашему. Начальник так начальник. Всему отделению приготовиться к выходу на передовую. Боекомплект — полный, продуктов — на сутки. Выход в ноль часов тридцать минут. Все ясно?

Косотруб кинулся к Земскову и, против всяких уставных правил, сжал его в объятиях, но тут же опомнился, вытянулся по стойке «смирно» и вскинул ладонь к бескозырке:

— Все ясно, товарищ капитан. Выход в ноль тридцать. Теперь все ясно — в натуре! — Он подмигнул своим и добавил вполголоса: — А что я вам говорил?!

5. ГОРЫ — ПОЗАДИ

Земсков сдавал Сорокину штабные пачки третьего дивизиона. На все это дело у него было не более часа.

— Чего ты торопишься? — всклокоченный, в расстёгнутом кителе Сорокин волновался: — Это ж документы, бумаги!

— И я говорю — бумаги. Чего с ними возиться? Вот — входящие, вот — исходящие. Совсекретную папку ты уже взял. Поверь, Сорокин, за то время, что я сидел на твоём месте, здесь прибавилось мало бумаг, — он вытащил из ящика сразу несколько папок и бросил их на колени Сорокину.

Сорокин положил папки на полку и стряхнул пыль со своих брюк:

— Нет, Андрей, так дело не пойдёт. Вернёшься из разведки, тогда сдашь без спешки.

— Ну, и чудак ты, брат! А если меня убьют, как будешь принимать дела? С помощью спиритизма? Я, когда лежал в госпитале, там трое выздоравливающих устроили спиритический сеанс, заперлись в умывальной на ключ, а ключ вынули, и один из них вещает замогильным голосам в полной темноте…

— Не морочь мне голову! — рассердился Сорокин. — Сдавай дела, как положено, или уходи.

— Нет, ты послушай, это интересно. Вот он провозглашает: «Дух Пушкина, явись!» И вдруг дверь отворяется и в потёмках слышится шарканье туфель и чей-то голос, хриплый такой: «Вы что здесь делаете?» Там были танкист и двое пехотинцев — все геройские ребята, но тут от страха или от удивления притихли и молчат. Дверь-то заперта была!

— И что же это было? — вяло спросил Сорокин, перелистывая папку боевых распоряжений.

— Тётя Саша, уборщица. У неё был свой ключ. Ладно, Сорокин, отложим это скучное дело, а если меня убьют, придётся тебе заняться спиритизмом… — Он запер железный ящик и протянул ключ. — Держи!

— Нет, нет! — замахал руками Сорокин. — Я не имею права взять у тебя ключ, пока не сданы дела.

— Тогда принимай дела. И быстро!

Они уже кончали эту процедуру, когда в штаб дивизиона вошёл Сомин.

— Ты как сюда попал? — удивился Земсков.

— К вам по личному делу, товарищ капитан.

«Ага, — подумал Земсков, — сейчас выяснится, почему он меня так встретил, когда я приехал из госпиталя». Он подписал акт передачи дел и вручил, наконец, ключ и дивизионную печать Сорокину.

— Пошли, Володя, дорогой поговорим.

До штаба полка было не менее двух километров. Первое время Сомин молчал. Потом он взял Земскова за рукав:

— Я хотел тебе сказать, хотел сказать…

Земсков засмеялся:

— Ну, говори, если хотел.

Сомин остановился, набрал воздуха и выпалил:

— Ты мой самый близкий и самый лучший друг, а я сволочь. Вот и все.

Такого признания Земсков не ожидал. Он силой усадил Сомина на первый попавшийся пень, сел рядом на другой пенёк, чуть пониже, и посмотрел на часы:

— Выкладывай по порядку.

Сомин очень волновался. Он расстегнул воротник гимнастёрки, вынул кисет и снова его спрятал, подобрал какую-то щепку и начал чертить ею по земле. Наконец он собрался с духом:

— Тебе плохо, Андрей. Тебя незаслуженно обидели, сняли с разведки, а я вместо того, чтобы… Ну, словом, когда я тебя встретил, я ещё не знал о твоих неприятностях, но все равно нельзя было из-за девушки…

— Из-за девушки?! — Земсков вскочил со своего пня. — Ты в своём уме?

Сомин грустно посмотрел на него:

— Наверно, не в своём. Я ведь тебя знаю, Андрей. Ты — человек цельный Ты её любишь, да?

— Думаю, да, — серьёзно ответил Земсков. — А вот она меня — навряд ли. Да и умеет ли она вообще любить?

— Это ты зря, Андрей. Я не видел её давно, но не могла она так измениться. Она не станет размениваться на мелкие чувства. Ты мне скажи прямо: что у тебя с ней было?

Земсков снова посмотрел на часы.

— Странный ты парень, Володя. Разве об этом говорят, когда любят всерьёз? Не думал я, что ты тоже… Да так, что не видишь самых явных вещей. Я с ней по существу ничем не связан. Вот была бы она здесь, мы бы её спросили прямо.

— Но её нет. Это все равно. И хватит об этом говорить. Ты мне можешь верить, Андрей?