Читаем Флаг над островом (сборник) полностью

Даже Маст не огорчился. Пока он скатывал одеяла и собирал свои вещи, мысли его были заняты в основном тем, что ему сказал неделю назад О’Брайен: что внизу он постарается каким угодно способом отобрать у Маста пистолет. Один раз он оторвался от мешка и поглядел вниз на длинный-длинный склон, сбегавший к равнине, где по ленточке шоссе ползли машины величиной с кремешок для зажигалки. Это была прекрасная картина, и, глядя на нее, трудно было представить себе, что внизу кишат люди, сговорившиеся отнять у него пистолет, его надежду на спасение. Но опять же, и здесь, наверху, прекрасная картина, если поглядеть снизу. А чем кончилось? Покоя как не бывало, сама память о счастливых днях испарилась, правда, и лицо почти зажило; и вот со всем этим Маст вновь спускался в заверть Макапу, чтобы биться за свое спасение. Там хотя бы была власть. А где власть, там правила. Там хотя бы никто на него не набросится. Здесь, на горе, нет и этого. Маст, как и остальные трое, разочаровался в перевале Маркони.

Одно осталось при них — сознание, что они ветераны. Оно родилось, когда они вылезли из расселины, которой не видели две недели, и снизу посмотрели вверх, оно росло, пока они спускались к грузовику по водороине, загроможденной камнями, и продолжало расти, пока они ехали в грузовике — сперва к шоссе, а потом по нему к командному пункту. Они были первым охранением перевала Маркони, они были там, где никто из этих не был, и сделали то, чего никто не делал.

<p>Глава 10</p>

После возвращения на Макапу Масту пришлось не долго ждать покушения на своего защитника. А именно меньше недели. Его брали на пушку, ему заправляли арапа, ему совали лапу, его брали на храпок — в такой последовательности. Ему казалось, что он превзошел и на себе попробовал все, какие есть, методы. Но было еще одно, о чем он даже не подозревал: честный человек. Во многих отношениях это оказалось самым худшим.

Однако из своих испытаний Маст вынес кое-что другое, кое-что полезное. Уверенность, настоящую, подлинную уверенность, впервые за все время.

После налета на Перл-Харбор и после того, как Маст с пистолетом приехал на мыс Макапу, прошло больше трех месяцев. За эти три месяца, пока Маст отчаянно сражался, чтобы сохранить пистолет, выяснились две вещи. Первое — никто не нападал на него открыто и не пытался отобрать пистолет силой, даже Грейс. И никто не пытался его убить. Не потому, что не находилось желающих, догадывался Маст. Мешала сильная власть. Маст считал, что это само по себе внушает надежду.

А во-вторых, за эти отчаянные месяцы выяснилось, что никто не донес о пистолете высшему начальству — лейтенанту и двум взводным сержантам. Судя по всему, эти трое — и лейтенант, и сержанты Пендер и Каудер — ничего не знали о приблудном пистолете Маста. Он переходил из рук в руки, его пытались украсть, под него подбивали клинья, вокруг него кипели страсти, за него дрались и чуть не дрались — и все же три главных командира о нем не слышали. Житейская мудрость солдата, как всякого ходящего под начальством, велела все от начальства скрывать. И за все время ни разу, ни один человек, даже Маст — хотя он подумывал об этом, да, наверное, и не один он, — не пошел туда и не рассказал. Эту почетную миссию взял на себя сержант Паоли, честный человек.

Паоли подошел к Масту через четыре дня после их возвращения с перевала Маркони. Коротенький, плотный, черноволосый, этот бывший мясник из Бруклина командовал отделением в пулеметном взводе сержанта Пендера и сам носил пистолет. Педантичный службист, так и прозванный в роте Буквоедом, Паоли был глуп, лишен воображения, слова находил с трудом, зато был гением по части пулеметов.

— Я вижу, у тебя пистолет, — сказал он Масту, который спокойно работал в бригаде, обшивавшей новый барак. — Я вижу, ты давно с ним ходишь и нос дерешь. Я знаю, какие дела из-за него творятся.

— Да ну? — сказал Маст, не любивший Паоли. — Ну и что?

— Из-за него тут все перегрызлись. Вот что. От него непорядки и дисциплина падает. Вот что.

— Что-то я ни от кого больше не слыхал, что она падает.

— Вот как? — Паоли начальственно скрестил на груди короткие руки. — В уставе сказано…

— Я знаю, что сказано в уставе, Паоли, — ответил Маст.

— В уставе сказано, — долбил свое Паоли, — стрелки носят винтовки. Там не сказано, что они носят пистолеты. Пулеметчики носят пистолеты.

— Ну и что же?

Паоли показал головой за плечо, в сторону командирской норы.

— Я этот пистолет забираю. И сдаю сержанту Пендеру.

— Никуда ты его, Паоли, не забираешь, — веско произнес Маст. — И никто его не забирает. Этот пистолет у меня никто не отберет.

— Я отберу, — сказал Паоли. — Это приказ.

— Положил я на твой приказ. Пистолет я никому не отдам, кроме офицера или самого сержанта Пендера. Знаю я эти номера.

— Ты не подчиняешься моему приказу?

— Этому приказу — нет.

— В уставе сказано… — начал Паоли.

— Пошел ты со своим уставом! — вскипел Маст.

— В уставе сказано, — продолжал свое Паоли, — за неподчинение приказу сержанта — военный суд. — Он снова показал головой на командирскую нору. — Иди со мной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература