3) Когда я пришел к Кику Ватанабэ, дверь была открыта и лишь раздвижная перегородка задвинута, в доме горел свет. Я решил, что Кику еще не легла и поджидает меня. «Вот незадача!» — подумал я и два или три раза сказал «Добрый вечер!», но ответа не было. Наверно, задремала по старости, подумал я и раздвинул перегородку. Дверь в гостиную, располагавшуюся слева, была открыта. Присмотревшись, я увидел, что Кику Ватанабэ спит, распростершись на полу рядом со шкафом. «Все-таки задремала», — подумал я. Но как я ни звал ее, она не поднималась. Чайник на жаровне стоял боком, из него вылился кипяток, а на циновку просыпалась зола. Странно, подумал я и присмотрелся получше. На циновке было что-то красное, и я понял, что это кровь. Затем я заметил, что лицо Кику тоже в крови, и ужаснулся. Я решил, что надо немедленно сообщить в полицию. Но затем я подумал, что полиция начнет расследование, обнаружит мою расписку и выяснится, что я брал деньги у ростовщика. Я решил взять свою расписку, скинул обувь и вошел в гостиную. Тут я воочию увидел, как страшно выглядит убитая Кику. Кто-то пришел раньше меня и убил ее, подумал я и тут же ужаснулся тому положению, в которое попал сам. Надо бежать, решил я, но если оставить расписку, это сработает против меня.
Я предположил, что расписка находится в маленьком бюро, где Кику хранила ценные вещи. Я разыскал в бюро расписки, причем замок левой дверцы был уже сломан кем-то до меня, взял свое обязательство и снова вышел через парадную дверь. В тот же вечер я сжег расписку на улице перед своим пансионом.
Все происходило так, как я сказал: я не избивал Кику Ватанабэ дубовой палкой, не выдвигал ящики шкафа с целью грабежа и не рылся в одежде. Зола и кровь на штанах появились, когда я прошел от порога к шкафу».
Если признать показания Янагиды в их нынешнем виде, а он упорно на них настаивает, то отсюда следует, что убийство совершил кто-то другой.
Однако в полиции считают, что Янагида, бесспорно, является преступником, об этом свидетельствуют неопровержимые вещественные доказательства: отпечатки пальцев, оставленные на шкафу, пятна крови и следы золы, обнаруженные на штанах Янагиды, причем анализ показал, что группа крови на штанах соответствует группе крови жертвы, а зола идентична той, что высыпалась из жаровни в ее доме. Следствие сделало вывод, что Янагида просто был вынужден частично сознаться, а его полное признание — исключительно вопрос времени.
Вот что заявил начальник уголовного розыска Уэда:
«Янагида неохотно, но все-таки сознался в своих преступных побуждениях и частично — в своих преступных действиях. Он всячески старается отвести от себя обвинение в убийстве, но его заявление о том, что, когда он пришел к Кику Ватанабэ домой, она уже была мертва — не более чем увертка. Мы ожидаем, что в ближайшее время он полностью признает свою вину».
Абэ пролистал еще несколько страниц и снова наткнулся на заголовок:
ЯНАГИДА ПОЛНОСТЬЮ СОЗНАЛСЯ. ОН ИЗБИЛ СТАРУХУ ДО СМЕРТИ ДУБОВОЙ ПАЛКОЙ
«..Масао Янагида, подозреваемый в убийстве старухи процентщицы, но упорно отрицавший свою причастность к этому, несмотря на признание в краже долговой расписки, вечером тридцатого числа, во время очередного допроса, наконец сдался и объявил, что он убил Кику-сан. Одиннадцать дней потребовалось для того, чтобы раскрыть дело об убийстве старухи процентщицы, потрясшее весь район Китакюсю. Ниже помещено признание Масао Янагиды».
Абэ впился глазами в текст этого признания. Блокнот и карандаш лежали рядом. За окном стало еще темнее.
«До сих пор я утверждал, что Кику Ватанабэ убил другой человек, но поскольку расследование, очевидно, выяснит все обстоятельства, я сегодня скажу все без утайки. По правде говоря, Кику Ватанабэ убил я. Вот как это было.
В сентябре прошлого года я потерял по дороге домой тридцать восемь тысяч иен, собранных на экскурсию с детей. Не зная, как возместить их, я занял у Кику Ватанабэ сорок тысяч, но не смог вернуть долг, а Кику настойчиво требовала с меня уплаты. Все это я уже заявлял.
Ватанабэ-сан была очень алчной женщиной, она требовала ежемесячно десять процентов с ссуды, а когда я сказал, что не смогу вернуть деньги в срок, стала ловить меня по дороге в школу, заходить ко мне домой и бранить. Учитывая то, что я — учитель, это было для меня позором. Я уже не мог как следует, спокойно вести занятия, стал нервничать. Во всем я обвинял Кику, возмущение мое росло, и, наконец, я решил убить ее.