Флаги осени

Тут в качестве примера упомянутых звериных качеств Рома Тарарам рассказал историю одной собаки, которую (историю) услышал от своего дяди, работавшего некогда на Байконуре. Нет, этот дядя не родня той тёте, что терзалась о несбывшемся над школьной запиской, он проходил по линии отца, а тётя – по совсем другой, извилистой и тёмной. Так вот. Собаку звали Жулькой, и была она самой рядовой дворнягой из геройского отряда космических собак, которыми в былые времена пуляли в небо, чтобы доподлинно узнать, чем неизведанная звёздная пустыня может грозить земному организму. Там все такие были – Чернолапки, Жучки, Бобики и Псюши… Это потом, вернувшихся с удачей в зубах, их перекрещивали в Белки, Стрелки, Пчёлки, Сивки, Бурки… Жулька была одной из первых – ей не повезло. То есть она слетала в бездну и вернулась, но где-то по пути схватила дозу – жёстко облучилась. Чтоб подсиропить последние дни звёздной собаки безмятежной жизнью, её отдали на содержание механику из местной технической обслуги, который в ту пору как раз сворачивал на пенсию. Тот взял Жульку на благодатную Брянщину, где собирался со своей старухой в деревенском доме коротать отмеренный им век. Но жизнь спокойная не задалась. Неизвестно, как космическая Жулька на новом месте сумела поведать соплеменникам о своём геройском приключении, но посмотреть на неё сбегались псы со всей округи. Там завертелся ежедневный шабаш. Двор ломился от даров – бараньих копытцев, свиных потрохов, сахарных косточек, жертвенных куриц… Жулька стала предметом собачьего поклонения, дворнягой, побывавшей там, спустившейся в собачью скорбную юдоль оттуда, возможно даже, принесшей с собою весть…

– Какая славная история! – забыв о тающем пломбире, ударила в ладоши Катенька. – Неужто это правда?

Но сосед резко и вместе с тем как-то плавно перескочил совсем уже в иную область.

– Только у домашних городских девушек, – заметил Тарарам, глядя под стол на охваченные ремешками босоножек Катенькины ступни, – бывают такие пальчики на ногах, что их хочется обернуть в фантики, как леденцы.

Настя ощутила болезненный укол в верхней части позвоночного столба, почти уже под черепной коробкой. Так, будто изнутри, бывает, колются обидные слова. Настя каждый день по многу раз смотрела на своё отражение в зеркале и считала себя довольно привлекательной. По крайней мере, не менее привлекательной, чем Катенька. Ко всему, она тоже была в босоножках, и пальцы её ног блестели сиреневым лаком. То обстоятельство, что предпочтение Ромы оказалось отдано не ей, а именно Катеньке, чувствительно Настю задело. «Наверное, – подумала она, – вокруг меня витает облачко особенных секретов – каких-то отрицательных феромонов. По этому облачку самцы определяют, что я уже занята… то есть увлечена Егором. Надо справиться: есть ли такие феромоны?» Однако научная мысль о защитном облачке Настю не слишком успокоила.

– А это уже сексизм, – сказала она, видя, что Рома Тарарам вот-вот погладит Катеньку по коленке. – Вернее, сексуальное домогательство.

– Вы что же, дружок, суфражистка? – изрёк шустрый сосед. – Да будет вам известно, идеи, преисполненные мечтой о равенстве, по преимуществу рождаются в сообществах рабов и париев. О равенстве мечтают овощи на грядке Бога. В сообществах, где царит гордый и свободный дух, говорят о вещах гораздо более существенных и дерзких.

– Например. – Настя нервно проглотила ударившее пузырьками в нёбо шампанское.

– Например, о роковом неравенстве людей. Даже среди голых в бане.

И тут Настя вспомнила, где видела эту расшитую бисером шапочку. Вспомнила и звонко рассмеялась.

Дальше всё было так, как Настя рассказала по телефону Егору. Поговорили о параде голых и секте «долой стыд». Потом Катенька повелась и продиктовала номер своей мобилки Роме, который записал его заряженной пружинным механизмом шариковой ручкой на левой ладони, а Настя, окутанная облачком отрицательных феромонов, диктовать не стала. Да у неё и не просили.

3

Полуденная кружка пива, выпитая Ромой в «Zoom»’е, вызвала странную реакцию в его организме – голова наполнилась какой-то разваренной в прозрачную слизь лапшой, благодаря чему мысль о том, что теория эволюции кардинально неверна, поскольку изначально движение запущено не по восходящей, а наоборот, и всё многообразие живого мира, включая дождевых червей и хитроумно напудренных бабочек, произошло вовсе не от случайной молекулы белка, но от совершеннейшего существа путем утраты им первичного адамического естества, осталась Ромой недодуманной. На всякий случай – для грядущих размышлений – он написал левой рукой на правой ладони: «Теория инволюции». Однако каракули получились совершенно неразборчивыми – так пишет врач или курица лапой.