Фламандская доска

Менчу испустила мелодраматический вздох. У ее драгоценного Макса выдирали изо рта кусок хлеба, но, в конце концов, договориться всегда можно. Дружба, между прочим, тоже кое-чего стоит. В этот момент она взглянула в сторону двери бара, и лицо ее приняло загадочное выражение. Ну конечно, подумала Хулия. О дерьме подумаешь, оно и…

— Макс?

— Пожалуйста, не делай такой кислой гримасы. Макс — просто прелесть. — Менчу повела глазами в сторону двери и чуть прищурилась, как бы приглашая Хулию понаблюдать исподтишка за кем-то, только что вошедшим. — Тут Пако Монтегрифо. Из «Клэймора». И он нас заметил.

Монтегрифо был директором мадридского филиала «Клэймора». Высокий интересный мужчина около сорока, он одевался со строгой элегантностью итальянского князя. Его пробор был так же безупречен, как его галстуки, а улыбка открывала великолепный ряд зубов, слишком безукоризненно ровных, чтобы быть настоящими.

— Добрый день, сеньоры. Какая приятная неожиданность.

Он стоял, пока Менчу знакомила его с Хулией.

— Я видел некоторые из ваших работ, — сказал он, узнав, что это она занимается ван Гюйсом. — Могу сказать только одно: изумительно.

— Благодарю вас.

— Не за что: это не комплимент. Не сомневаюсь, что и «Игра в шахматы» будет сделана на том же уровне. — Он снова обнажил в профессиональной улыбке белый ряд зубов. — Мы возлагаем большие надежды на эту доску.

— Мы тоже, — отозвалась Менчу. — Такие большие, что вы и представить себе не можете.

Монтегрифо, видимо, уловил что-то необычное в тоне, каким были произнесены эти слова, потому что в его карих глазах появилось выражение настороженного внимания. А он совсем не дурак, подумала Хулия. Монтегрифо тем временем вопросительно кивнул в сторону свободного стула.

— Меня, правда, ждут, — сказал он, — но несколькими минутами я располагаю. Вы позволите?

Он сделал отрицательный знак подошедшему было официанту и сел напротив Менчу. Он по-прежнему излучал приветливость, но теперь в ней ощущалось некое осторожное ожидание: так прислушиваются, не повторится ли раздавшийся вдали неясный звук.

— Что, какие-нибудь проблемы? — спокойно спросил он.

Менчу покачала головой. Абсолютно никаких проблем. Никаких причин для беспокойства. Но Монтегрифо и не выглядел обеспокоенным: лицо его выражало просто вежливый интерес.

— Возможно… — Менчу слегка поколебалась, — возможно, нам придется пересмотреть условия нашего договора.

Воцарилось неловкое молчание. Монтегрифо глядел на Менчу с тем выражением, с каким смотрят на клиента, не способного вести себя надлежащим образом.

— Уважаемая сеньора, — произнес он наконец, — «Клэймор» — фирма весьма серьезная.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — хладнокровно парировала Менчу. — Но при работе над ван Гюйсом обнаружены важные детали, которые значительно увеличивают ценность картины.

— Наши эксперты не усмотрели таких деталей.

— Исследование картины было проведено уже после вашей экспертизы. Эти находки… — тут Менчу снова на секунду словно бы засомневалась, нужно ли продолжать, и это не прошло незамеченным, — они не на виду.

Монтегрифо повернулся к Хулии. Лицо его отражало энергичную работу мысли, взгляд стал ледяным.

— Что вы обнаружили? — спросил он мягко, как исповедник, побуждающий к признанию.

Хулия в нерешительности смотрела на Менчу.

— Мы не уполномочены, — вмешалась Менчу. — Во всяком случае, на сегодняшний день. Сначала мы должны получить соответствующие инструкции от моего клиента.

Монтегрифо едва заметно пожал плечами, затем светски неторопливо поднялся.

— Мне пора. Прошу извинить.

Казалось, он собирался еще что-то добавить, но ограничился тем, что с любопытством посмотрел на Хулию. Он вроде бы даже и не беспокоился ни о чем. Только, прощаясь, выразил надежду — глядя на Хулию, но явно адресуясь к Менчу, — что находка, или открытие, или что бы то ни было, не повлияет на достигнутую договоренность. После чего, уверив дам в своем совершеннейшем к ним почтении, отошел от столика и, пройдя через весь зал, подсел к другому, занятому какой-то парой, — по-видимому, иностранцами.

Менчу сокрушенно разглядывала свой бокал.

— Я здорово сваляла дурака.

— Почему? Рано или поздно он все равно узнал бы.

— Да, да. Но ты не знаешь Пако Монтегрифо. — Она отпила глоток и, приподняв бокал, взглянула сквозь него на аукциониста. — Вот ты думаешь: он весь такой светский, такой воспитанный, а он со всей своей светскостью, если бы только был знаком с доном Мануэлем, сию же минуту понесся бы к нему, чтобы разузнать, в чем там дело, и выкинуть нас за борт.

— Ты так думаешь?

Менчу саркастически хмыкнула. Уж она-то хорошо знала Пако Монтегрифо.

— У него бульдожья хватка, отлично подвешен язык, никаких проблем с совестью, а запах возможной сделки он чует за сорок километров. — Она с восхищением прищелкнула языком. — А еще говорят, что он занимается нелегальным вывозом произведений искусства и что никто так, как он, не умеет подмазываться к сельским священникам.

— Тем не менее он производит приятное впечатление.

— Да он просто этим живет: тем, что производит приятное впечатление.