Фламандская петля

Состояние здоровья Григория заставляло Якова волноваться, как и то, что друг наотрез отказался вернуться в Москву вместе с ним, собираясь встретиться с дочерью до отъезда. Самому Якову делать в поселке было уже нечего – никто не подозревал его клиентов, которых не было в стране во время убийства. Терзаясь тем, что так и не рассказал Гришке о том, что сообщил Стасу детали завещания, Яков решил во всем разобраться сам. Не верилось, что Станислав мог на такое решиться.

Яков позвонил ему прямо из аэропорта. По телефону голос парня звучал неуверенно. Якову показалось, что Стас пьян. Пьян в два часа дня! Велев ему немедленно явиться в офис, Яков отправился туда же.

Он был очень расстроен. Всю дорогу из Малинников, а потом полтора часа полета он безуспешно пытался убедить себя, что тревожные мысли – это просто маразм, излишняя мнительность юриста, нарушившего основное правило, разгласившего тайну завещания, но отделаться от подозрений так и не смог. Не разбирая деталей, он рассеянно провожал взглядом пейзаж, мелькающий за окном машины, и нервно постукивал пальцами по подлокотнику. Туфли привычно жали после перелета. Яков пошевелил пальцами и поймал себя на желании разуться, а потом походить босиком по траве. Удивившись, он попытался вспомнить, когда в последний раз ему такое удавалось, и не смог. Автомобиль влился в плотный поток на въезде в город.

* * *

Стаса трясло. Бросало из жара в холод. Тело ломило, из носа текло, что вынуждало его периодически шмыгать, как сопливого пацана. Не знай он, в чем причина, списал бы свое состояние на сильную простуду, может быть, даже грипп. Списал бы с радостью, но обманывать себя и дальше уже не получалось.

Он отчаянно не хотел тащиться в офис дяди Яши, но призрачная надежда на то, что удастся выпросить у сердобольного юриста немного денег, заставила его выползти из дома. Улица слепила и шумела. Прохожие разговаривали слишком громко, машины – те просто ревели, проносясь мимо, а жиденькие лучи сентябрьского солнца огнем жгли его кожу. Нацепив солнцезащитные очки и сунув руки в карманы, Стас нырнул в спасительную прохладу метро.

Как бы плохо ему ни было, но не заметить, что дядя Яша выглядит помятым и расстроенным, Стас не смог.

– Явился? – вместо приветствия услышал он.

– Пришел, – хрипло не согласился Стас.

– Очки сними, Станислав. Хочу посмотреть тебе в глаза.

Яков обошел стол и навис над Стасом, распластавшимся в кресле.

Кривясь от режущей головной боли, Стас стянул очки с носа. Рука дрожала.

– О Иисус! – выпрямился пораженный Яков.

– Я болею, дядь Яш, зачем звали?

– Вижу я твою болезнь. Как ты посмел, щенок? Зачем в Малинники поехал? Ты хоть понимаешь, что натворил?

– Что? – От неожиданности Стас на секунду забыл о боли и выпрямился в кресле, пытаясь сообразить, кто мог знать о поездке в Малинники. Решив, что никто, кроме Глеба, он слабо отмахнулся: – Какие Малинники? Никуда я не ездил…

– Не ври! – рявкнул Яков. – Я тебя насквозь вижу! Ты хоть знаешь, кем была эта девочка?

– Какая девочка? – все еще пытался увильнуть Стас.

Голову сдавило, и перед глазами замелькали бледно-желтые круги. Противостоять напору разъяренного Якова было очень трудно.

– Та самая. Вероника Бойко, которой твой отец завещал комплекс в Малинниках.

– Ну и кем? – кривясь, спросил Стас. – И вообще, дядь Яш, что за допрос? Какое мне дело до какой-то исчезнувшей девчонки?

Слова опередили мысли. Как глупо!

Яков посерел лицом:

– Так ты там был, подонок!

– Да, что такого-то? Ну был, – неохотно признал Стас. Он устал сопротивляться и хотел только одного: чтобы его оставили в покое. – Хотел увидеть, кто моему папаше дороже родного сына. Но она пропала в тот день. Мы даже поговорить не успели…

– Идиот… – Яков пошатнулся и прислонился к столу. – Эта девочка – твоя племянница, дочь твоей сестры. И внучка Григория. А ты ее убил.

– Что? – вскочил Стас. – Я не… Как это убил? Кто? Не-ет, дядь Яш, я тут ни при чем!

Кабинет покачивался и расплывался в глазах, но мгновенный выброс адреналина прочистил Стасу мозги не хуже дозы.

– Ты зачем залез в усадьбу? – напирал Яков.

Сложив два и два, Стас решил, что об этом никому знать не следует. Уж в усадьбе-то их точно никто не видел!

– Не был я в усадьбе. Зашел в магазин, купил у нее бутылку воды и уехал. О чем там говорить-то было? Дура дурой. Хотел припугнуть, чтобы отказ от наследства написала, но решил, что всегда успею…

– Ах ты… идиот! Не хочешь мне правду говорить, придется с полицией объясняться. Они же выйдут на тебя рано или поздно!

– Но это правда! – От выкрика боль вернулась и стиснула лоб горящими клещами. – Я понятия не имел, что ее убили! Подумал – сбежала. Мне же лучше, нет наследника, и ладно.

– На чем сидишь? – неожиданно грубо спросил Яков.

– Герыч, – прохрипел Стас, понимая, что деваться уже некуда, и скрючился в кресле.

– Давно?

– Не. На кокс денег нет…

Впервые в жизни Стас увидел презрение в глазах человека, всегда относившегося к нему как к сыну. Он понял, что убедить Якова не получается. Вечно так – меньше всего тебе верят, когда говоришь правду.