Flashes

Наконец я запрокидываю голову и жадно оглядываю ее тело. Ее грудь быстро вздымается и опадает не в такт пульсу, бьющемуся на изгибе ее шеи. Розовые соски уже напряглись и затвердели от возбуждения. Зрачки превратились в сплошные черные круги под отяжелевшими веками.

Она смотрит на меня, я смотрю на нее, как смотрела много долгих одиноких месяцев; я расстегиваю пуговицу на ее поясе и тяну вниз молнию. Ее пальцы впиваются в мышцы моей шеи, как раз между шеей и плечом, ее бедра вздрагивают. Кончиками пальцев я подцепляю кромку ее трусиков и спускаю их вниз вместе с ее брюками. Обнаженная, она теперь стоит между моих расставленных ног и слегка покачивается. Я смотрю ей в глаза и без слов легонько провожу обеими ладонями по внутренней поверхности ее бедер, чтобы охватить ее лоно, увенчанное темным оттенком золотого, чуть темнее, чем выгоревшие на солнце пряди ее волос.

Я не касаюсь ее. В этом нет нужды. Она и так готова для меня, она вздымается наполнено и гордо, она призывает мои губы. Ее веки вздрагивают, когда я охватываю губами ее клитор, втягиваю его в себя, и она тяжело приваливается ко мне, она дрожит. Здесь, в этой комнате, время утрачивает всякое значение. А все, что имеет значение – это ее зардевшаяся шея, капли пота на ее коже и поток возбуждения на моих губах. Я чувствую, как ее сердце бьется у меня во рту, я вижу эхо ее пульса на ее шее. Она напрягается, толкается в меня, прижимая мои губы. Ее взгляд становится яростным, она готова кончить, я чувствую, какая она набухшая, как она бьется в моих губах. Только теперь я заполняю ее, позволяя своей руке принять на себя часть ее веса, пока она располагается на моих пальцах, растягиваясь, чтобы принять меня.

Я втягиваю ее губами, пожираю ее языком, ласкаю тугие внутренние мышцы, пока ее рот не раскрывается в высоком, тоненьком вскрике. Она все еще не закрывает глаз, не сводит их с моего лица, пока оргазм охватывает ее.

Я перестаю дышать, у меня кружится голова, но я хочу, чтобы ничего – даже звук моего дыхания, вырывающегося из груди – чтобы даже он не нарушал ее стоны наслаждения.

Я буду снова переживать эти стоны неделями, наслаждаясь красотой ее страсти, заполняя истосковавшиеся пустоты своей души воспоминаниями о ее удовольствии. Я бы не отводила губы от нее, снова бы заставила ее кончить, если бы она едва не упала, когда сокрушительная кульминация отступила. Когда она обмякает, я встаю и прижимаю ее к себе, нашептываю ей слова любви, которых так мало, что я едва не плачу от собственного бессилия. Не отрывая своих губ от ее, ловя последние остатки ее облегчения на своем языке, я опускаю ее на кровать, не размыкая объятий. Мы лежим бок о бок, мы нежно касаемся друг друга.

– Ты здесь, – наконец шепчет она.

Я улыбаюсь и поцелуями прогоняю тоску из ее глаз.

– Да.

– Их всегда не хватает. Этих мгновений.

Я прижимаю палец к ее губам, а затем заменяю его своими губами. У меня нет ответов, одни только поцелуи. Их я отдаю свободно, вместе со своим сердцем, пока ее грусть не превращается в желание, а желание в требование. Она переворачивает меня, стягивает с меня одежду и берет то, что и так принадлежало и принадлежит ей.

И когда она надо мной, когда она внутри меня, время просто исчезает. Нет ни прошлого, ни будущего, больше ни одного мгновения нельзя ни украсть, ни потерять.

Джин Стюарт "В тихом омуте"

Старинные напольные часы рядом с широкой деревянной лестницей закашлялись, зажужжали и пробили три часа пополудни медленными, звучными ударами. Марта отмечала каждый удар, постукивая указательным пальцем по гладкой странице «Орландо», пока ее глаза задержались на том, что, как она считала, было самым длинным и самым лирическим предложением в истории.

Она вздохнула, подняла лежавшую на коленях закладку и заложила ею книгу.

Странная это была закладка, но она по-прежнему находила себе место в каждой книге, которую Марта читала. С фотографии ей широко улыбалась женщина с разметавшимися темными волосами, наполовину закрывавшими ей глаза. Уголки фото, аккуратно вырезанного в свое время из студенческой газеты, уже начали растрепываться, когда Марта додумалась заламинировать фотографию. Теперь, годы спустя, она была ее талисманом.

Она была сделана в тот день, когда университетская сборная по хоккею на траве одержала победу в своей лиге, и женщину на фото несли на своих плечах ее товарищи по команде. Марта была на той игре.

Она все еще помнила, как холодный ноябрьский ветер пронизывал ее насквозь.

Она пронзительно выкрикивала слова поддержки из-за боковой линии, когда Элеонора Великая пролетела мимо, в вихре из длиннющих ног и судорожных вдохов и перехватила пас соперницы. Темные глаза поднялись, всего на несколько секунд, и встретили взгляд Марты. И это было так, словно где-то глубоко внутри Марты дрогнула, приоткрываясь, и распахнулась настежь дверь, обнажая ее пробуждающуюся душу.