Флавиан. Армагеддон

— Да, есть несколько. Некоторые защитили кандидатские или докторские по два или три раза — раньше, ещё в миру, по мирским наукам, потом здесь — по богословию или церковной истории. Наша герондисса Феодора тоже три диссертации защитила.

Мы с Флавианом молча переглянулись, несмотря на то, что для сидящих в первом и втором ряду автомобильных кресел это непростое занятие, особенно с учётом комплекции Флавиана.

— Сестра Лидия! А чем Вас так привлёк геронда Георгий, что Вам захотелось принять Крещение и стать монахиней?

— Привлёк? — переспросила сестра Лидия. — Он меня не привлекал. Просто когда я разговаривала с ним в первый раз, я почувствовала его любовь ко всем и поняла, что если есть священник, у которого такая большая любовь к Богу и к людям, значит — действительно Бог существует, и Бог есть Любовь, как написал Апостол Иоанн Богослов!

Меня привлёк к Себе не старец, а Сам Христос, образ Которого я увидела в старце. И я захотела быть с Христом. А старец помогает мне этому научиться, как и всем, кто к нему обращается — и монахам, и мирянам.

Старец помогает нам впустить в своё сердце Христа, чтобы Он жил и в нас, как живёт в нём самом.

— А в герондиссе Феодоре тоже живёт Христос?

Сестра Лидия улыбнулась. Её улыбка была по-детски открытой и радостной.

— Вы это сами скоро увидите. Мы уже подъезжаем.

Машина свернула с трассы на боковую узкую дорогу и пошла на подъём, войдя в плотную пелену тумана.

Кажется, насчёт видимости дороги мать Иеронима была излишне оптимистична…

Глава 18 ГЕРОНДА И ГЕРОНДИССА. АГИОС ГЕОРГИОС

Путь в тумане по серпантину в гору на старой машине описывать не буду — хватит мне седых волос. Доехали!

Сначала из тумана по левому борту машины вынырнула сетка-рабица — очевидно, какой-то забор; затем в этом заборе появились простенькие железные ворота с калиткой, наподобие тех, что встречаются на старых подмосковных дачах.

Сестра Лидия резковато притормозила перед ними. Машина всколыхнулась с разными скрипами, рыками и подвизгиваниями и встала.

— Вы заходите в калитку, она открыта, — сказала наша сестра-драйвер. — Я сейчас машину поставлю на паркинг и тоже приду.

Мы с Флавианом выбрались из внедорожного «динозавра», взяли свою поклажу и вошли в калитку, за которой также простиралась непроглядная пелена тумана — куда идти?

Внезапно перед нами высветился сквозь туман огонёк, который быстро приближался и вскоре оказался фонариком в руке невысокой молодой монахини, смуглый цвет кожи которой вкупе с азиатским разрезом глаз был очевиден даже в темноте и тумане.

— Вы патер Флавиан из России? — спросила она по-английски и, получив наше утвердительное «Yes of course», улыбнулась и сказала: — Меня зовут адельфи Лия, идите за мной, мы вас ждём!

Мы, вслед за смуглой сестрой, погрузились в туман, стараясь держать в поле зрения с трудом пробивающий его пелену луч фонарика.

Метров через пятьдесят появились освещённые окна какого-то здания, и ещё через десяток шагов мы подошли к железной застеклённой двери с небольшим крылечком из пары ступенек.

Сестра-поводырь распахнула перед нами дверь, и мы вошли в маленький освещённый холл с полом из кусочков мраморных плит, диванчиком и несколькими стоящими около стен старыми стульями. Прямо перед нами поднималась на верхние этажи лестница, похожая на лестницы в советских школах постройки пятидесятых годов.

Справа в конце холла была открыта дверь на кухню, что было понятно по видневшейся в дверном проёме большой кухонной плите и шкафам из нержавейки.

Слева от входа была ещё одна дверь, которая открылась, не дав нам времени как следует оглядеть окружающий нас интерьер.

Я повернулся к открывшейся двери и замер — передо мной стояла икона и улыбалась. Прямо «дежавю» какое-то!

Точно такое же ощущение у меня было когда-то на Афоне, в скиту отца Никифора, когда я увидел в тёмном проёме двери архондарика папу Герасима — такой же внутренний свет божественной любви освещал изнутри этот иконописный лик, лучился в блестящих карих глазах герондиссы, аскетичный овал лица в греческом «апостольнике» свидетельствовал не об измождённости плоти, но об утончённости душевно-эмоционального состояния. Белозубая улыбка была открытой, детски искренней и непосредственной.

— Это матушка герондисса Феодора, — представила нас адельфи Лия. — А это патер Флавианос и господин Алексей из России!

— Это преподобная! — восхищённым шёпотом сообщил мне Флавиан.

Матушка Феодора вышла из дверного обрамления лёгкими шагами и, приблизившись к батюшке, смиренно склонилась, испрашивая его иерейского благословения.

— Евлогите, патер Флавианос!

— О Кириос! — благоговейно произнёс Флавиан, бережно благословляя герондиссу. Таким взволнованным я его давно не видел.

Да я и сам, не скрою, не смог не попасть под воздействие матушкиного обаяния, какого-то сильного позитивного излучения, исходящего от неё. Таких игумений я, определённо, ещё не встречал!