Флавиан. Восхождение

— Значит, батюшка, — не выдержав, обратился к старцу я, забыв всякую «субординацию», — пока я здесь, я что же, вроде как монах? Несмотря на оставшихся в России жену и детей?

— А чем ты здесь занимаешься? — спросил в ответ старец.

— Как «чем»? — немного растерялся я. — Ну, молюсь с монахами на службах и сам по себе тоже молюсь, посещаю святыни разные, там тоже молюсь, фотографирую немного...

— Живешь по распорядку монастырскому, постишься с братией, посещаешь службы с братией, порою и послушания какие-нибудь монастырские выполняешь, так? — снова спросил Папа Герасим.

— Так! — согласился я.

— Ну а братия-то чем здесь занимается? — продолжал старец. — Тем же: молитвой, постом, послушаниями! А некоторые монахи тоже фотографируют, — старец, прищурившись, посмотрел на меня, — во-от такими фотоаппаратами! — Он с улыбкой развел руки в стороны на полметра.

Я почему-то сразу вспомнил «никонище», виденный мною у монаха на пристани.

— Стало быть, если ты здесь, — Папа Герасим показал себе на грудь в области сердца, — и здесь, — он обвел рукой окружающее пространство, словно охватывая этим жестом весь Афон, — живешь как монах, то ты и есть монах! Разница лишь в одежде! Бывает и так, что по одежде монах, а в душе — мирской, поболее любого мирянина...

Послушник Илларион внес на подносе «евлогию».

Все присутствовавшие при этом разговоре разобрали с подноса чашки с кофе (Флавиану Илларион сварил отдельно, некрепкого, таблетки были проглочены), стаканы с ключевой водой. Большое блюдо с прекрасным тающим во рту лукумом быстро опустело (ох, видно, прав мой батюшка про мытарство чревоугодия!). Чувствовалась какая-то радостно праздничная атмосфера, тихая, мирная, словно благоухающая...

— Алексий, — вдруг обратился ко мне старец.

Я сразу вспомнил, что имя мое ему еще никто не говорил.

— Пойдем, пока братия утешается, пошепчемся в экклесии, тебе ведь надо было о чем-то меня спросить?

— Мне? — от неожиданности растерялся я. — Это батюшке моему надо! Он ради этого и приехал к вам!

— С батюшкой твоим мы после вечерни побеседуем, — улыбнулся Папа Герасим, — а сейчас пойдем с тобой некоторые вопросы обсудим!

Мы со старцем встали, помолились, он жестом оставил всех сидеть, а я последовал за ним под благодатные своды скитской церкви.

ГЛАВА 14. Папа Герасим и я

— Ну что, Алеша? — улыбнулся Папа Герасим, когда мы сели в уголке храма в две стоящие под прямым углом одна к другой стасидии таким образом, что могли видеть лица друг друга. В улыбке старца и тихой ласке его взгляда мне вновь увиделись навсегда врезавшиеся в память черты лица «монаха» Феологоса. — Вспомнил, что хотел спросить?

— Да, батюшка! — сообразил вдруг я. — Сюда ехал, даже и мыслей никаких не было, у меня же есть духовник — отец Флавиан, я с ним привык уже все вопросы решать. А тут, за эти несколько дней, такие впечатления навалились, что голова кругом идет, даже мой батюшка, мне кажется, в некотором недоумении...

Во-первых, встреча с «монахом» Феологосом! Неужели это был Он сам?

Старец молча кивнул.

— Но почему мне? Сколько достойных, чистых душой и телом, подвизающихся в добродетелях, почему не им? Почему такое дерьмо, как я, прости меня Господи за такое слово в святом храме, почему я сподобился такой встречи? У меня голова свихивается от непонимания! За что, почему, для чего?

— Я думаю, — неторопливо начал старец, — эта встреча была тебе дана для того, чтобы ты сам, лично убедился, насколько Он близок всем нам, насколько Он человечен, Богочеловек! А ты, получив такой опыт, рассказал бы о нем другим людям, ведь тебе не зря дарован дар слова и возможность воплощать этот дар в своих книжках и статьях, которые люди читают и получают через них возможность теснее познакомиться с Тем, Кто есть Любовь!

Это твое послушание — воспринимать открытым сердцем все, что открывает тебе Господь, и доносить это до людей, чьи сердца тоже способны открыться навстречу Ему. Почему Его выбор остановился на тебе, я не знаю, да это и неважно. «Богу виднее! Доверяй Ему, Леша!» — вновь улыбнулся мне старец.

— Кажется, я понял, — вздохнул я, — теперь все это надо еще переварить и осознать во всей полноте... Господи! Какая же на мне теперь ответственность лежит, как ее понести?

— С Богом, Лешенька, сынок, только с Богом, — старец утешительно коснулся моего плеча, — «невозможное человекам возможно Богу». Вот и Павел апостол говорит: «...все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе»!

Уповай на помощь Божью, старайся свою часть работы делать старательно, добросовестно, остальное Господь сам восполнит! Проси Его, чтобы тебе стать орудием Его, чтобы не твое страстное человеческое естество довлело в исполнении этого послушания, но чтобы отъял Он от тебя всякую самость и сотворил тебя проводником Его любви к прочим людям! Тако и Богу послужишь, и сам спасешися!

— Понял! — снова вздохнул я, и словно что-то мешавшее отошло от меня с этим вздохом. — Благослови меня на этот труд, отче честный, и помолись о моей немощи!