Флавиан. Восхождение

В прошлый раз мы плыли на Святую гору на «Сотиросе», что по-гречески «Спаситель». Обратно в Уранополис нас вез паром, названный по имени главной святыни протатского храма в Кариесе иконы Божией Матери «Аксион эсти» — «Достойно есть».

Если кто не знает, напомню эту историю. В столице Афона Кариесе (русские обычно называют это поселение Карея), названной так потому, что расположена в некоторой впадине между горными хребтами, есть храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный в 335 году императором Константином на месте языческого капища. Сейчас это — главный соборный храм Кариеса, рядом с ним расположен протат или Кинотис — афонский «парламент», и потому этот храм называют еще протатским.

Несколько веков назад неподалеку от Кариеса была небольшая келья, в которой подвизался один благочестивый «геронда» — старец — со своими учениками. Однажды он с несколькими учениками отправился на всенощное бдение в честь Богородичного праздника в Успенский храм. В келье же оставался только один молодой послушник, который, когда пришло время молитвы, зажег свечи перед необыкновенно красивой иконой Пресвятой Богородицы и приготовился петь ей службу.

Внезапно в двери постучали, и в келью вошел незнакомый монах благообразного обличья и попросил разрешить ему присоединиться к молитве. Они стали молиться вместе. Когда наступил момент богослужения, в который пелась песнь Пресвятой Богородице «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, Сущую Богородицу Тя величаем!», незнакомец попросил остановить службу.

— Там, откуда я пришел, — сказал он, — эту песнь поют так: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего! Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, Сущую Богородицу Тя величаем!»

— Как прекрасны эти слова, — восхитился молодой послушник.

— Дай мне пергамент, и я запишу их тебе! — предложил незнакомец.

— У нас в келье нет ни пергамента, ни чернил, — огорчился послушник.

Тогда незнакомый «монах» взял лежавшую там каменную плиту и, словно по мягкой глине, пальцем написал по камню слова священного песнопения.

— Отныне всегда пойте так! — объявил он и вышел за дверь. Молодой послушник кинулся вслед за необычным гостем, но, распахнув дверь, не увидел никого. Снег, засыпавший крыльцо кельи по самую дверь, не хранил на себе ни одного отпечатка ног «монаха».

Возвратившийся старец, осмотрев чудесную надпись на каменной плите, сказал: «Это был архангел Гавриил! Говоря «откуда я пришел», он имел в виду Небо!»

Плита с текстом новой молитвы была представлена совету старцев в Кариесе, затем послана Вселенскому патриарху в Константинополь. А на Святой горе и по всей Святой Православной Церкви до сих пор воспевают чудную архангельскую песнь «Достойно есть яко воистину...».

Паром до Афона в этот раз оказался гораздо больше, современнее и комфортабельнее. В его большой кают-компании (или как уж там это правильно называется) стоят многочисленные мягкие диваны, между ними столики, мощный кондиционер нагоняет прохладу, здесь также есть отдельное помещение для духовенства и монашествующих, солидно все так, прямо «европа-ром»!

А называется он то ли в честь русского монастыря, то ли из любви греков к самому святому (это скорее) — «Агион Пантелеимонос»! Как и наш русский монастырь, приятно для русского сердца!

В углу кают-компании небольшой прилавок все с тем же орлиноносым молодым греком, что «нес послушание» буфетчика и на двух других паромах. Он, как и прежде, преисполнен самоуважения, неторопливо засовывает в рифленый электропресс тосты с беконом и сыром внутри, наливает машинный кофе, выдает из холодильника «неро» (воду), колу или «Фанту», снисходительно рассчитывается, небрежно бросая сдачу на прилавок.

Я таки смог ему объяснить на моем подзабытом английском, что для батюшки тосты нужны «only cheese» (только с сыром), а бекон из них нужно выложить и положить в два других, для меня (Игорь вообще от тостов отказался). Бармен, наконец-то осознав, что от него требуется, сделал перекладку лепестков бекона с таким видом, будто он вкладывает в тост подметку от старого ботинка, и небрежно сунул наши тосты в машинку для запекания. Ничего, мы, русские, народ привычный, еще помним легендарное «вас много, а я одна!».

Дождавшись заказа, я отнес наши тосты вместе с «неро» для батюшки, кофе для Игоря и «Фантой» для меня на столик. И обнаружил, что, пока я работал снабженцем, к Флавиану с Игорем присоединился некий тип, довольно агрессивно что-то доказывающий моему батюшке. Тип был одет как западноевропеец, и у него был здоровенный профессиональный фотографический кофр. Я присел и прислушался.

— А я вам говорю, — с убежденностью президента США, выступающего с трибуны перед выборами, вещал «еврофототип», — что христианство потерпело к концу второго тысячелетия своего существования сокрушительное поражение! Все! Христос для мира — мертв!

— Это ваш мир мертв для Христа! — не удержавшись, вставил я.