Флавиан. Восхождение

На наклонной поверхности тропы есть шанс подъехать подошвой с носка на пятку, наступить помягче ребром стопы и много еще разных вариантов смягчить тяжесть ударной нагрузки на суставы и мышцы. А на ступеньках этот номер при спуске не пройдет!

Только жесткое «бух, бух, бух!» — всей массой на пятку! Да так, что отдает не только в коленном суставе, а аж в основании черепа! И так пару километров, и по открытому солнцу участку, да при температуре на солнце под плюс пятьдесят градусов!

А если в тебе сто сорок килограммов?

В общем, то, что спустилось на пристань Святой Анны вместо Флавиана, назвать живым человеком уже было нельзя! Да, все мы, конечно, за исключением, пожалуй, худенького отца Димитрия, выглядели совсем не блестяще. Но Флавиан был, как выразился Игорь, просто «уделан в хлам»!

Кое-как мы с Игорем усадили его в еле найденном теневом уголке на выжигаемой солнцем набережной, напоили свеженалитой из крана теплой водой, естественно вприкуску с таблетками, намочили под краном Флавианову холщовую скуфейку и, отжав, водрузили на его большую мудрую голову.

Затем нам пришлось держать «совет в Филях» о том, как нам теперь выбираться отсюда в Пантелеимон. Последний рейс парома ушел уже около часа назад, как раз когда мы из благодатной тени леса вступили на эту пыточную лестницу.

Очень красиво, кстати, сверху смотрится отходящий от пристани белый кораблик, оставляющий после себя на лазурном море длинную пенистую дорожку…

Но как подумаешь, что до завтрашнего утра отсюда просто не на чем выбраться!

Нет, можно, конечно, опять подняться пару километров по лестнице до архондарика при кириаконе и попроситься на ночлег. Причем, скорее всего, на ночлег нас пустят…

Но вы представляете себе такое путешествие обратно вверх по лестнице? Вот и мы тогда тоже не представляли. Не говоря уже про сидящего в отключке Флавиана. А солнышко пекло!

Видно, Флавиан не просто сидел в бессознательном состоянии, а молился (кстати, так потом и оказалось). Иначе я ничем не могу объяснить внезапно возникшую у меня мысль порыться в заднем кармане джинсов. Чего я там искал? Я так этого и не вспомнил. Но зато что я там нашел! Бумажку с цифрами — номер телефона «губернатора Дафни» Яниса!

Я подпрыгнул от радости.

— Ребята! У кого телефон не разрядился?

Все ринулись доставать телефоны. Неразряженным оказался только один телефон. Отгадайте чей?

Правильно! Батюшки Димитрия! Потому что он еще вчера, как только мы сошли с парома на пристань, благоразумно отключил его!

— Алло! Алло! Янис! Здравствуй!

— Здравствуй, дорогой! Чем могу помочь?

— Янис! Срочно нужен катер на шесть человек от Агиа Анны до Пантелеимона!

Пауза.

— Сто сорок евро, устроит?

— Устроит!

— Ждите! Через пятнадцать минут катер будет!

— Евхаристо, Янис!

— Паракало! Пожалуйста, дорогой!

Катер прибыл через четырнадцать минут.

Не знаю, нужно ли описывать, как мы неслись на глиссере марки «Хонда» с двумя здоровенными моторами, заставляя со снисходительной улыбкой вспоминать «тихоходные болиды» «Формулы-1», как выгружались со стонами на арсану Пантелеимона, ползли нижней дорогой с набережной в архондарик, как падали на койки и теряли связь с окружающим миром.

Смутно помню открытую дверь в мою келью, улыбающееся лицо схимника Александра и его будничную констатацию спокойным голосом:

— И этот не живой!

Дальше провал.

Следующее воспоминание начинается с корабельного трезвона в рынду архондаричего, его гулкий покрик по коридору: «Бдению время, молитве час! Прилежно возопием Богу: "Господи! Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!"», — который заставит подняться и мертвого.

Помню, как что-то подняло меня, заставило быстро переодеться в чистую одежду и, превозмогая боль в раздувшихся ногах (пришлось обуть шлепанцы для душа, в мокасины ступни не влезали), подниматься ПО СЕМИ ЛЕСТНИЧНЫМ ПРОЛЕТАМ в мой любимый Покровский храм. Первый, кого я увидел, подойдя к своей любимой стасидии, был сидящий в ней Флавиан!

— Ой! Прости, Леша, занял твое место! А я подумал, что ты отдыхаешь и не придешь!

— Две красненькие и одну желтенькую выпил? — это все, что я смог выдавить из себя от возмущения.

— Забыл… — смиренно потупил глаза Флавиан.

ЭПИЛОГ

Что-то произошло со мной там, на горе, на вершине Афона, какая-то метаморфоза.

Вроде бы я все еще тот, что был до того восхождения, а уже и не тот…

Не знаю, как это объяснить, но тот мирный дух, что пришел ко мне после молитвы в храме Преображения, не покидает меня до сих пор.

«Бог — мой! Я — Божий!» — это непоколебимое знание теперь дает мне силы в любых жизненных ситуациях, проблемах и скорбях.

Иногда мне снится, что я снова стою на небе рядом с Флавианом, Лао Димитрием, Игорем, Эдуардом — всеми теми, кого я люблю и кто мне дорог, и еще со многими теми, кто мне не знаком.

Но я чувствую, что и с ними меня тоже связывает Любовь.

Которая есть Бог.

Я смотрю в их светлые лица, и в каждом из них мне видится улыбающееся лицо «монаха» Феологоса.

И, просыпаясь, я знаю, что так будет.