Флавиан. Жизнь продолжается

— Как изволите, ваше преподобие, как изволите! А я не откажу себе в маленьком удовольствии согреться, а то кровь уже, знаете ли, не греет. Впрочем, я думаю, о моем положении со здоровьем, судя по наличию вашего саквояжа, вы, очевидно, Алей уже осведомлены!

— Лера!

— Ничего, ничего, Алечка, я не в обиде! Ты искренне любишь меня, я это знаю, и, по-своему, делаешь всё, чтобы мне помочь. Я даже заранее согласен, чтобы отец Флавиан совершил надо мной всё, что там по церковному правилу положено, единственно чтобы утешить тебя, дорогая сестрёнка. Сожалею лишь, что это будет «трата патронов вхолостую», вследствие моего глубочайшего неверия. Да, да, я — неверующий безбожник, хоть и в детстве крещёный! А ведь как сказано в Евангелии — «по вере вашей дано будет вам»! Так, ваше преподобие?

— Так, профессор, так… А, простите, вами упомянутое неверие, оно — во что?

— Неверие во что? Ну как же, в вашего жалостливого Бога, в загробную жизнь, в ад со сковородками, в рай с хоровым пением… Во всю эту красивую религиозную мифологию.

— А во что же вы верите?

— Во что верю? В человека, в его интеллект, в его во многом ещё не познанные способности, в порядочность человеческую, иногда ещё встречающуюся, верю…

— А в любовь?

— В любовь? Да, верю, конечно, в любовь! Вот, Аля меня любит, и я её, родители у нас чудные были, любили нас и друг друга абсолютно самоотверженно, образование нам дали в тяжелейшее время… Жену я любил когда-то, работу свою люблю, можно сказать, боготворю… Да, пожалуй, могу убеждённо сказать, что в любовь я верю!

Но только, пожалуйста, не цитируйте мне из Библии, что «Бог есть любовь»! Я это читал!

Я и Библию читал, и «Рамаяну», и «Книгу мёртвых» читал, и «Талмуд» с «Каббалой», и Конфуция, и Платона, и Витгенштейна с Ницше, и Фрейда, и много других философских и религиозных книг. Некоторые из них даже на языках оригиналов, по профессиональной необходимости. Но — не уверовал!

— А что из перечисленного вами, профессор, вы бы выбрали, чтобы оно было Истиной, если бы вам предложили такой выбор?

— Хм! Однако! Интересный вопрос! Наверное, всё-таки Евангелие… Христос, с Его учением, морально мне более понятен и близок. Он, бесспорно, был харизматической личностью, Автором высочайшего нравственного учения, далеко опередившего своё время! Но не Богом!

— Почему?

— Да потому, что если бы Он был Богом, Он непременно услышал бы горячие молитвы моей сестры, я ведь слышу, как она ночами плачет за стеной и молится; и по её глубочайшей вере уничтожил бы эту проклятую гадину в моём лёгком, из-за которой я вскоре должен буду огорчить Алю своей смертью! Скажите, где же тут Его любовь и Божественное всесилие? Ведь Аля абсолютно искренне и глубоко верует Ему?

— Профессор! Вы когда-нибудь видели записочки, которые подают на поминание в церкви?

— Видел, конечно, сестра их регулярно распечатывает на моём компьютере!

— Вы помните, как они озаглавлены?

— Ну, как же — одна «О здравии и спасении», другая «О упокоении»! Сейчас она меня в первой записывает, скоро будет записывать во второй, вслед за родителями…

— Профессор! Ещё раз обратите внимание на заглавие — «О ЗДРАВИИ И СПАСЕНИИ».

Христос безусловно, слышит вашу сестру и исполняет её молитвенную просьбу! Просто иногда, как ни прискорбно, ЗДРАВИЕ со СПАСЕНИЕМ бывают не сочетаемы, и тогда Христос исполняет более важную просьбу, то есть — просьбу о СПАСЕНИИ.

— Так, по-вашему, Христос, любя меня и мою сестру, заставляет меня умирать от рака, чтобы этим меня же и спасти? Интересная мысль! Спасти от чего же?

— От вечной смерти. От вечного мучения. Христос вынужден был поставить вас перед смертным порогом, чтобы вы отвлеклись, наконец, от своих научных изысканий, ставших для вас почти религией, и задумались бы о проблеме, избежать решения которой ещё никому не удалось, — проблеме взаимоотношений со своим Творцом. Чтобы вы, наконец-то, задали себе всерьёз самый главный для человека вопрос — есть ли Бог? И нашли на него ответ.

Ведь даже если вам неожиданно привезут сегодня какое-нибудь новейшее лекарство и все метастазы исчезнут, и неизбежность близкой смерти пропадёт, сама проблема в принципе не снимется. Она только отодвинется на десять лет, на пятнадцать, на тридцать!

— Ну, столько не живут!

— Да хоть бы и жили! Да хоть бы только вы один столько и прожили бы! И что? Через тридцать лет вы, профессор, встанете перед той же проблемой — необходимостью умереть. Против вашего желания, против вашего понимания, против всего вашего естества — умереть! И никакие врачи и лекарства не смогут вам уже добавить времени жизни.

Что вы будете делать тогда? Лихорадочно цепляться за жизнь, искать всё новых отсрочек от встречи с неизбежным? Или, в горделивом отчаянии, прибегнете к современному ритуальному самоубийству — эфтаназии?

Или, может быть, хоть тогда попытаетесь успеть найти ответ на вопрос: что же там — за гранью этой земной жизни? А вдруг там что-то есть? А вдруг это Что-то — Бог? А вдруг священники знают о Нём то, чего не знают светские учёные?