Флавиан

— Быть может. Так вот, предстоит тебе пройти двадцать таможен, на каждой из которых испытываются свои, определённые виды грехов. Откупиться можно только противоположными этим грехам добрыми делами, подвигами духовными и молитвами — своими и других людей за тебя. Много людей за тебя молится-то?

— Не знаю. Наверное, никто. Бабушка верующая была, она-то должно быть, молилась… А, больше — не знаю.

— Видишь, Алексей, как страшно, когда за тебя молитвенников нет, ведь скольких людей чужая молитва в последний миг спасала! Впрочем, и за тебя молятся — Женя с Ириной, Клавдия, которую ты с Катей подвёз, Катя та же, Семён с Ниной, мать Серафима, ну и я, грешник, тоже.

— Почему? Что я им, чтобы за меня молиться?

— Не что, а кто — брат во Христе Господе! Да ещё — страждущий, нуждающийся в сугубой помощи и поддержке. Любовь Христова заставляет их за тебя молиться. И ты за них молись.

— Буду обязательно! Господи! Надо же, и ко мне кто-то с любовью! Спасибо тебе, Господи, благодарю Тебя!

— Так, вот, Алексей, приведут тебя на первое мытарство, а это — мытарство празднословия и сквернословия, много тебе предъявить смогут?

— Много. Знаешь, я с детства — трепач. Любил «общаться», то есть — трёп. И в школе на уроках, даже выгоняли меня за это из класса частенько. Не язык — помело поганое. Сколько наболтал за всю жизнь — представить страшно! Любил и перед ребятами и перед девчонками красным словцом пощеголять, и в институте потом, да ты сам, наверное помнишь, меня ведь «мешок с анекдотами» звали. Шутки пустые, похабные, язвительные — всё было, и не перечесть. Прости меня, Господи!

— Скверным словом много согрешал?

— Скверным словом? Матом, что ли? Да с третьего класса, с пионерлагеря! Мальчишки у нас там все матерились, ну и я начал. Сперва как-то стыдно было, даже краснел поначалу, потом привыклось, и к концу заезда выдавал — будь здоров! Думал ведь, дурачок, что я от этого повзрослел! Господи! Прости за дурость! А, уж потом, матерился почти не задумываясь, даже художественно, с «наворотами», на публику. Да и, в последнее время, если ты матом да по блатному, да с наркоманским слэнгом не говоришь, так — вроде ты и не полноценный какой-то. Сейчас и ведущие по телевизору такое отпускают! Матершина сейчас это — норма речи! Не раз слышал, как родители с детьми, беззлобно так, матерком переговариваются…

— И ты — как все?

— Как все! Прости, Господи! Каюсь! Сколько ж я наговорил?!

— Бог простит, Лёша, он видит, что ты раскаиваешься в этих грехах и радуется этому.

— Правда, раскаиваюсь! Честно! Я вот пообщался тут с Семёном, Ниной, со всеми вами, ведь и мысли не было трёп разводить или, не дай Бог, выругаться. Я только сейчас понимаю, какое же это уродство — современный опохабленный язык, на котором я до сих пор изъяснялся.

— Ко второму мытарству подошли, Алексей — мытарство лжи и клятвопреступления. Грешен в этом?

— Грешен, конечно, ещё как грешен! Вся наша жизнь сейчас — ложь и клятвопреступление.

— Твоя жизнь, Лёша, говори только про себя!

— Прости, понял! Моя жизнь, именно моя жизнь — вся лжива! В детстве врал родителям, врал даже любимой бабушке, врал по поводу и без повода, врал от страха наказания, врал желая что-нибудь выпросить, врал друзьям на улице, что у меня папа — командир подводной лодки, что у меня есть настоящий пистолет, о чём только не врал! Потом в школе врал учителям, опять родителям, друзьям, иногда сам путался, где фантазии а где правда. Врал в институте, косил от колхоза, брал липовые медицинские справки, даже с гипсом один раз пришёл к военруку, чтобы вместо сборов с друзьями в поход пойти. Девчонкам врал, за которыми ухаживал, которых добивался, врал что люблю, врал что женюсь, врал, врал, врал… У меня из-за этого и с Женькой тогда не вышло, разок на вранье прокололся, а она вранья на дух не переносила, она мне — от ворот поворот! Молодец Женька, правильно она не меня, а Генку своего выбрала. Всё моё враньё Ирке бедной досталось, уж тут я разгулялся! Господи! Прости меня мерзкого, вся моя семейная жизнь была сплошным враньём — как же я бедную Ирку обманывал! Изменял ей, деньги от неё кроил, подводил её постоянно… Она всё терпела, прощала… А, я жил в своё удовольствие, грёб всё под себя, себя ублажал, даже отпуска всегда брал отдельно, чтобы «оторваться». Наотрывался… Господи, если можно, прости меня! А, в теперешней жизни — опять сплошная ложь! Лгу, чтобы удержаться на работе, обещания даю заведомо невыполнимые, лгу знакомым, что у меня всё — «о кей!», лгу самому себе, что мне такая жизнь нравится, и что я вообще «крутой»… Господи! Я устал от вранья, прости меня, помоги мне жить по другому, я не хочу больше врать…

— Бог простит тебя, Алексей, полюби жить в правде, в правде — Христос! А, отец лжи — сатана, не служи больше ему.

— Помоги мне, отец Флавиан, мне самому эту гору не осилить!

— Бог поможет, Лёша, идём дальше — мытарство осуждения и клеветы. Грешен?

— Осуждения? Что значит — осуждение?