Флавиан

Я просто остолбенел от ужаса, услышав этот, вырвавшийся из страшно оскалившегося Катюшиного ротика, исполненный нечеловеческой ненависти, остервенелый, не крик даже, а рёв звериный. Вновь мгновенным холодом прохватило от спины всё моё естество. Я замер в шоке, не понимая — что происходит.

Девушку словно втиснули в решётку воротной створки, её худенькие пальчики вцепившиеся в прутья решётки были совершенно белы от напряжения, тело вздрагивало как будто от сильных ударов, хриплый мужской, явно не её, голос надрывно кричал:

— Катька! Дура! Беги отсюда! В больницу беги, хочу в больницу! Беги, дура! Я уколов, уколов хочу! Флавиашка гад! Ай! Сергий идёт! Ненавижу! Ненавижу! Всех ненавижу! В огонь вас! Всех в огонь! Ненавижу!

Обернувшись, я увидел отца Флавиана, очевидно уже сходившего куда-то, так как на нём был одет какой-то длинный сдвоенный фартук с крестами и короткие нарукавники, тоже с крестами. В руках он нёс маленький мешочек из золотой парчи и небольшую потёртую книжку. Вид его был деловит и спокоен.

Парализованный происходящим я безмолвно созерцал.

Едва Флавиан подошёл к несчастной, бьющейся о решётку девушке, как с голосом произошла разительная перемена:

— Не надо, Флавиаша, не жгись — голос зазвучал тихо, с ласковыми доверительными нотками — ну зачем ты с нами так! Не трогай нас — здоровым будешь, денег много дадим, епископом станешь!

Флавиан не обращая внимания на эту перемену, быстро положил на голову несчастной девушки свой золотой мешочек и тут же накрыл его концом своего фартука, прижав к Катюшиной голове. Раскрыв, очевидно, заранее заложенную в нужном ему месте книгу, он начал быстро и негромко речитативом:

«Бог богов, Господь господей…» Страшный вопль сотряс напряжённый воздух:

— Не выйду! Ай! Сергий! Ай! Не жгись! Не выйду! Флавиашка, гад! Ай! Сергий! Не выйду! Всех в огонь! Ненавижу!!!

Невзирая на эти леденящие кровь крики, на биение и судороги напрягшегося девичьего тела, отец Флавиан продолжал читать свою молитву, и с каждой фразой крики становились реже, судороги тише, и вдруг — точно из неё внезапно выдернули стержень — Катя охнула и, как подрубленная, рухнула к ногам Флавиана. Он, как ни в чём ни бывало, закрыл свою книжку, сунул её в бездонный кар-ман своей широченной рясы, со вздохом нагнулся, поднял из травы упавший с головы Катюши золотой мешочек, перекрестился, нежно поцеловал его, и с удовлетворением произнёс:

— Благодарю тя, отче преподобне, яко не оставляешь нас еси.

Затем с улыбкой повернулся комне:

— Испугался? В первый раз всегда страшно. Да, в общем-то, и не только в первый.

Я, потрясённый только что виденным, начиная приходить в себя, спросил: — Андрей, это что вообще сейчас было?

— Не Андрей, а Батюшка! Батюшка отец Флавиан! — старая знакомая вновь появилась неизвестно откуда — беса батюшка сейчас прогнал из Катеньки, вот что было! С приездом, молодой человек!

— Не я, мать Серафима, прогнал, сколько раз тебе повторять, а Господь, молитвами преподобного Сергия. Здесь — он показал мне тот парчёвый мешочек — мощевик с частицей мощей преподобного Сергия Радонежского. Он против бесов великий победитель был. Они ещё при земной его жизни, от одного его приближения разбегались. И сейчас его жутко боятся, когда он, по молитве к нему, помочь приходит. А уж мощи его для них — уголь раскалённый. Да, собственно, ты сейчас и сам всё видел.

— Да, уж… батюшка Флавиан… видел. Чуть головой не повредился. А у тебя здесь часто такое?

— Бывает. Да ты не бери в голову. Расслабься. Я тебе потом про всё это объясню. Пойдём с дороги чай пить. Мать Серафима! Поставь самоварчик!

— Уже стоит, батюшка, может гостям борщичка с дороги, поди оголодали?

— Вот это правильно, мать! Давай им борщичка твоего монастырского. И рыбки какой-нибудь. Извини Алёша — мы мяса не едим. Я тебя потом к Семёну леснику на довольствие поставлю, уж он тебя утешит и дичинкой и домашнинкой, в общем обижаться не будешь. А, пока уж, нашего монашеского постного борщичка похлебай для разнообразия.

За разговором все, казалось, забыли о несчастной Катюше, продолжавшей лежать без чувств в траве у ворот. Даже, явно обожающая её, Клавдия Ивановна, не обращая на Катюшу ни малейшего внимания, спокойно разбирала свои, вынутые из «Нивы» авоськи.

Я нагнулся было помочь ей подняться, но её тело абсолютно безжизненно повисало при попытках приподнять её из травы.

Флавиан подошёл:

— Алёша, подожди — и взяв её за руку — Екатерина, встань!

И тотчас же тело девушки выпрямилось, и она прямая, словно оловянный солдатик поднялась на ноги. Глаза её открылись и, наполнившись благодарными слезами, сияя радостным светом устремились на отца Флавиана.

— Батюшка, дорогой! Спаси Вас Господи! Здравствуйте батюшка! Благословите!

— Здравствуй Катюша! — и осеняя её, как-то хитро сложенными пальцами правой руки, крестообразно касаясь лба, сложенных ладошек, правого и левого плечей произнёс: — Благодать Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на рабе Божией Екатерине! Христос посреди нас!

— И есть, и будет, батюшка!

— К Причащению готовишься?

— Постилась, батюшка. Сегодня каноны начну читать.