Флейта гамельнского крысолова

В те времена, когда я здесь слонялась, подвал был заколочен. Теперь же над входом в так называемый «цокольный этаж» красовалась вывеска «Дом быта». Под вывеской бликовала на солнце стеклянная дверь, за которой уходили вниз ступеньки. Спустившись по лестнице, мы прошли мимо опущенных жалюзи мастерской, мимо запертого на замок прилавка хозтоваров и вошли в завешанный одеждой просторный павильон «Секонд-хенда», пропахший дезинфекционными химикатами. За стойкой сидела симпатичная шатенка средних лет, без особого интереса наблюдая за происходящим в зале. Несколько дам разного возраста скрупулезно, вешалка за вешалкой, перебирали представленные на накопителях тряпочки.

– Добрый день, – заученно улыбнулась продавщица, кивнув нам с Сириным, как кивала всем входящим в магазин.

– Здрасте, – буркнула я, озираясь по сторонам.

Роман устремился к стойке с кассой и весами и, понизив голос, осведомился у сотрудницы магазинчика:

– Вы не могли бы уделить мне пару минут?

– А что такое? – всполошилась женщина, белея.

– Не беспокойтесь, Нина, я не из налоговой, я представитель страховой компании, – улыбнулся Сирин. – По поводу ограбления в отеле на первом этаже этого дома. Слышали, наверное?

– Какой кошмар, – закивала продавщица тщательно уложенным каре.

Видя, что контакт налажен, я оставила Романа продолжать беседу, а сама направилась в дальний угол, ибо углядела там нечто примечательное цвета хаки. Самой мне военизированная одежда без надобности, но Добрыня сходит по подобной амуниции с ума.

Добрыня пришел в мой дом как компьютерный мастер, да так у меня и прижился. Высокий, рыхлый, с круглым добрым лицом, светлой бородкой, в защитной куртке и с рюкзаком за плечами, прямо с порога представился и рассказал, что отца его зовут Никита, поэтому он самый настоящий, не былинный, Добрыня Никитич. Серьезный и основательный Добрыня произвел на меня благоприятное впечатление, тем более что и я ему понравилась. Он прямо спросил, есть ли у меня парень, я честно призналась, что в данный момент парня нет, Добрыня сказал, что было бы славно попробовать пожить вместе, и я с головой окунулась в новые отношения.

Большую часть времени, когда не спал, мой не былинный герой восседал перед экраном монитора и создавал компьютерную игру на тему зомбиапокалипсиса. В ногах у него стоял рюкзак, снаряженный по всем правилам выживальщицкой науки, чтобы во всеоружии встретить момент, «когда начнется». В том, что конец света вот-вот наступит, Добрыня нисколько не сомневался, полагая, что это всего лишь вопрос времени. И поэтому запасался всем, что может пригодиться в экстремальных условиях постапокалиптической зимы. В моем кухонном шкафу были стопками уложены бесконечные пачки «Доширака», а на полу возвышалась пирамида из мясных консервов. Подобный пессимизм меня уже начал немного раздражать, но я уговариваю себя, что мой Добрыня – в общем-то парень хороший, а кто сейчас без недостатков?

Из задумчивости меня вывел запах. В принципе, в подобных магазинчиках он присутствует всегда, и запах этот весьма специфический. Сейчас же пахло свежей выпечкой. Оторвавшись от разглядывания кителей и свитеров военного блока НАТО, я обернулась и увидела девочку лет семи, деловито шествующую перед блондинкой в очках. Блондинка несла бумажный пакет, откуда, должно быть, и исходил умопомрачительный аромат. Дойдя до стула, девочка взгромоздилась на сиденье и, приняв у женщины пакет, строго сказала:

– Пока я ем булку, можешь, мама, заниматься своими делами.

– А потом? – автоматически откликнулась блондинка, проворными пальцами перебирая вешалки.

– А потом я буду бегать и баловаться, – откусывая от румяной булочки, безапелляционным голосом сообщило дитя.

Мать никак не отреагировала на это заявление, продолжая рассматривать трикотажные кофточки, с которых начиналась экспозиция павильона. Очень рассчитывая, что Добрыню порадует рубашка французского летчика – по размеру подходила только она, я выдернула вещицу из плотного ряда военизированных доспехов и устремилась к прилавку, где все еще стоял Роман. Должно быть, разговор зашел в тупик, ибо продавщица упрямо повторяла:

– Говорю же вам, я закрылась в половине восьмого, как обычно. Что там Мишка болтает – понятия не имею. После закрытия не было у меня в павильоне никого.

Девочка доела булочку и достала другую. Глаза ее были устремлены на примерочные. Всего их было пять. Две примерочные, по краям, оказались заняты, в трех свободных раздвинуты занавески. Девочка смотрела на ту, что в центре. В этой примерочной зеркало было наклеено на слегка приоткрытую дверь, подпертую табуреткой.

– Ма-а-ам, – переставая жевать, крикнул ребенок, запихивая недоеденную булку обратно в пакет и слезая со стула, чтобы припуститься по павильону вскачь, жирными руками дергая за рукава и брючины.

– У? – не оборачиваясь, откликнулась блондинка.

– Если я не съела булочку до конца, ты же не подумаешь, что я ее не люблю? Я люблю, просто сейчас не хочу. Так что ты не ешь! – проносясь мимо матери, строго проорала девочка.