Флердоранж - аромат траура

Она видела, как он шутливо улыбнулся, развел руками — что ж, ничего не попишешь. Артем, гордый до невозможности, приподнял ее, закружил. В небе с треском и шипением распустился новый огненный цветок кустарного китайского фейерверка, И ему нехотя и ворчливо ответил с юга далекий громовой раскат.

— Ночью будет гроза! — объявил кто-то из гостей громко и весело. — Дамы, признайтесь честно, кто купался в речке ночью в грозу? Что, никто не купался? Это ж чистейший кайф, дамы, милые… Ни с каким джакузи и сравнить нельзя. Суперэкстрим!

Как водится, в назначенный час они не уехали. Пока прощались с гостями, выслушивая пожелания, напутствия, игривые советы, пока пили шампанское на посошок, целовались, обнимались — время приблизилось к половине второго. Наконец сборы-проводы были, закончены. Невесту усадили в машину, жених сел за руль.

— Папочка, МЫ тебе из аэропорта позвоним! — пылко пообещала Полина отцу.

— Михаил Петрович, не волнуйтесь за нас! — крикнул Артем, нажал на газ, и его юркий внедорожник Судзуки сорвался с места на свободу, в большую, абсолютно взрослую супружескую жизнь.

Вскоре огни иллюминации, столы под тентами, джаз на лужайке остались далеко позади. Ночь окутала дорогу. Здесь не было фонарей, а звезды скрыли затянувшие небо облака.

— Точно, ливень будет, — сказал Артем, — Гроза с юга идет. От наших-то еле отвязались, а? Полиныч, ну что ты все в окно да в окно? Я ведь не там, я здесь… Регистрация у нас на рейс во сколько, с пяти?

— Да, — Полина расправила на коленях складки подвенечного платья, думая о том, где удобнее его снять — здесь, на ночной дороге, или в туалете аэропорта?

— Ну! А сейчас только два часа. Доберемся до Москвы тоже за два, остается еще уйма времени.

— Для чего? — спросила Полина.

Артем засмеялся, резко нажал на тормоз, обнял ее, притянув к себе, целуя ее волосы, шею, губы.

— Я до Испании вашей не дотерплю, умру, — шептал он ей на ухо. — Съедем с дороги, а?

Он лихорадочно крутил руль. Старенький Судзуки, как лягушенция, прыгал по кочкам и колдобинам пыльного проселка — развернулся, рыча мотором, и начал углубляться от шоссе в поля. Полине, оглянувшейся назад, померещилось, что вдалеке тускло сверкнули фары чьей-то машины. Но дорога вильнула вбок, и стена высокой ржи заслонила все, кроме темного небесного купола над головой.

— Я всегда хотел, чтобы у нас с тобой первый раз было вот так, — жарко шептал Артем. — Не где-то на хате съемной, не в гостинице, не дома, а вот так, круто, когда кругом только голый космос, Вселенная и мы вдвоем…

Он дернул рычаг, опуская сиденье. Полина молчала. Это должно было случиться, раз он стал ее мужем. Так не все ли равно, когда это произойдет — сейчас в поле среди ветра, мрака и ржи или в аккуратном номере чужого отеля? Артем опустил стекла — ночь окутала их прохладой и тишиной, словно сотканной из миллиона таинственных шорохов и звуков. Полина слышала стрекот цикад, шелест листвы. Она чувствовала, как ночь И тишина обволакивают их, как нежная крепкая паутина, соединяя, сплетая…

Артем, путаясь в застежках, уже освобождал ее от подвенечного платья. Он сбросил пиджак. Расстегнул рывком рубашку, и она сейчас была похожа на белый парус или флаг… Полина протянула руки и медленно высвободила из-под этого паруса торс мужа. Артем был худощавый, тело его было по-мальчишески угловатым и хрупким. Артем приник губами к ее губам. Полина обняла его и…

— Что это? — она вздрогнула. — Ты слышал? Ты это слышал? — Она напряженно вглядывалась в темноту, окружавшую их машину.

— Здесь никого нет. Все спят, мы одни; — Артем пытался удержать ее. — Это, наверное, ветер или, может, птица… Ты сама мне говорила, что на старой колокольне гнездятся совы. Мы одни, никого, кроме нас, на свете нет… И я тебя люблю…