Флердоранж - аромат траура

— Чибисов прежде на третьем этаже сидел, когда тут еще до перестройки директорствовал, а сейчас на второй перебрался, — шепнул Трубников, когда они шли по пустому длинному коридору, застеленному зеленой ковровой дорожкой. — Им сейчас такое здание большое ни к чему. Это раньше тут понатыкано было и дирекция, и профком, и партком, и комиссии. А сейчас целые этажи пустуют. Чибисов после ремонта хотел часть помещений под офисы сдавать. А кому тут сдашь, когда во всей округе он да Хвощев одни? Павловский с Тумановым от офиса отказались. На кой он им? У них дома все в ноутбуках. Бросил с собой в машину, и порядок — и бухучет, и договора, все под рукой.

Ближе к приемной Чибисова в просторных светлых кабинетах, обставленных новой офисной мебелью, кипела жизнь и работа. В кабинетах сидели в основном женщины и, как заметил Никита, не слишком молодые — лет сорока. Видно, бывшие сотрудницы дирекции. У дверей приемной их уже поджидала Елизавета Кустанаева. Никита впервые увидел ее вживую — до этого были только оперативные фото из ОРД, как и в отношении других фигурантов.

В облике секретарши и любовницы Чибисова его поразили в первую очередь туфли и духи. Духи были горьковато-пряными, очень нежными. Они окутывали эту рыжеволосую, гибкую, чем-то неуловимо напоминавшую лисицу женщину, дразнящим флером.

Туфли — точнее, модные, открытые босоножки стиля милитари на высокой итальянской платформе и с перекрещенными на икрах ремнями — были чем-то похожи на театральные котурны. Казалось, они утяжеляют стройные загорелые ноги, мешая движениям. Но это было только с виду — походка Кустанаевой была легкой и стремительной, а грубая внешне, а на деле мягчайшая тосканская кожа ремешков лишний раз подчеркивала изящество женской щиколотки и безупречность подъема.

В остальном облике Кустанаевой, одетой стильно и неброско, каждая деталь оттеняла ее женственность.и хрупкость, чувственное сочетание матово-золотистой от загара кожи и рыжих волос.

Увидеть такую великолепную женщину здесь, среди всего этого земледелия и скотоводства, хлеборобства и огородничества, среди доносящихся с окрестных полей и лугов, не истребимых никакими японскими кондиционерами густых, животных ароматов навоза, азотно-калийных удобрений и перебродившего силоса, было почти так же удивительно, как узреть залетевшую в курятник жар-птицу.

— Вы к Михаилу Петровичу по какому вопросу? — приветливо и одновременно тревожно осведомилась Кустанаева у порядком смутившегося Колосова и спросила Трубникова: — Николай Христофорович, что-то опять случилось?

— Нет-нет, ничего, мы просто поговорить, — ответил Трубников тоже смущенно. — Это вот начальник нашего…

Но Никита представился жар-птице сам, лично. Кустанаева окинула его взглядом с ног до головы, улыбнулась и мягко попросила немного подождать — у Чибисова люди.

Она пригласила их в приемную. Евроремонт здесь достиг своего апогея. В декоре преобладали Спокойные оливковые тона, что в сочетании с дорогой светлой мебелью, модными светильниками и кричащими панно на стенах в стиле Энди Уорхола придавало приемной совершенно необычный для аграрно-управленчеекой конторы гламурный вид. Сама Кустанаева смотрелась на фоне всей этой изысканно деловой обстановки очень органично, словно бы и краски и мебель специально были подобраны под цвет ее глаз и волос.

Никита всегда чувствовал себя в присутствии красивых; зрелых женщин немного скованно. Участковый Трубников тоже был Явно не в своей стихии — бросал на Куетанаеву, небрежно изогнувшуюся над монитором компьютера, хмурые взгляды и все пытался спрятать свои длинные журавлиные ноги в пыльных сапогах под стол.

Однако затянувшееся молчание он все же нарушил первым, Спросил Кустанаеву, как Полина.

— Ничего, лучше, — ответила Кустанаева.

— Она уже из дома выходит, — сказал Трубников. — Одна. Гуляет везде. Вообще-то это… не годится это, Елизавета Максимовна. После того, что произошло, это, знаете ли, того… снова чревато…

— Николай Христофорович, скажите это сами Михаилу Петровичу, — живо отреагировала Кустанаева. — Я с вами абсолютно согласна. Но я же не могу приставить няньку к… вдове. Правда? Полина совершеннолетняя и сама распоряжается собой. И не то что меня, отца родного сейчас слушает мало.

— А раньше, до свадьбы, до этого происшествия у Полины с отцом был хороший контакт? — спросил Никита.

Кустанаева покосилась на Трубникова.

— Я вам отвечу честно: в последнее время перед замужеством Полина и Михаил Петрович утратили ту душевную близость, что связывала их раньше, — произнесла она, тщательно подбирая слова.

— Отчего же это произошло? — спросил Никита.

— Оттого, что я переехала жить к Михаилу Петровичу. Официально мы наш брак еще не регистрировали, но… Полина не могла простить отцу, что после смерти матери он… — Кустанаева вздохнула, — полюбил меня. Да что я вам говорю — все это, всю нашу домашнюю эпопею Николай Христофорович отлично знает. Все здесь знают.

— Вам, наверное, нелегко здесь? — спросил Никита. — Вы ведь москвичка, да?