Флэш по-королевски

Впрочем, Ирма не обращала на него внимания: как я заметил, она пребывала в бешенстве, причиной чего по моему предположению являлся факт, что Шверин так и не смог ничего доложить об агитаторе, причинившем нам беспокойство по пути из собора. Прибавьте еще к этому неурядицы с гардеробом, недвусмысленно откровенные напутствия людей, желавших нам счастливого пути, открытый экипаж, не подходящий для столь прохладной погоды, — и все, абсолютно все шло и вкривь и вкось, без всякой видимой причины. Как по мне, то что бы ни представлял собой остальной гардероб Ирмы, это синее дорожное платье и меховая шапочка а-ля гусар, все шло ей бесподобно. Я так и сказал; она соизволила счесть это за комплимент, но приняла его весьма сдержанно. Мы по-прежнему держались отчужденно, как во время церемонии в церкви, и мне снова подумалось, не скрывается ли под маской непоколебимого самообладания трепещущая от страха плоть? Этот фактор я счел благоприятным и решил помариновать ее пока в таком состоянии. Я не проявлял настойчивой заботы, и большую часть пути мы проделали в молчании.

Вечер выдался солнечный и теплый, хотя Ирма постоянно жаловалась на холод. Дорога из Штракенца проходила по очень живописной лесистой местности, впечатление усиливалось благодаря наличию столь редкого в этой части света явления: скопления небольших скал и утесов под названием Йотун Гипфель. Выглядели они очень красиво и очень дико, как выразилась бы наша покойная ныне королева, и весьма напоминали английские озерные холмы в миниатюре. За исключением нескольких пастушьих хижин горы были необитаемы, большинство жителей провинции предпочитало равнинные земли поблизости от города, зато здесь имелись одно или два прекрасных карстовых озера, на берегах одного из них притулился старинный замок Йотунберг. В плохие времена он служил старым правителям Штракенца убежищем. Теперь же принадлежал семье Бюлов — штракенцской ветви этого великого немецкого рода.

Охотничий домик находился в паре миль от Йотун Гипфеля, прячась в лесах совсем рядом с главной дорогой. Многие поколения он играл роль сельской резиденции правящего дома и представлял собой превосходное маленькое гнездышко — кругом дерево, шкуры, шикарные открытые камины, окна в свинцовых переплетах, комфортабельные апартаменты, много комнат — короче, первоклассное местечко. Путешествовали мы почти неформально: меня сопровождали — за исключением Руди и де Готе — только два адъютанта-штракенца, а герцогиня везла с собой трех фрейлин и человек пять служанок — одному Богу известно, зачем ей столько понадобилось. Детчард тоже приехал, но остался в деревне, а со мной конечно же был еще Йозеф. На месте нашлись еще слуги, разные там грумы и прочая челядь, так что мы словно отправились на веселый загородный пикник. Вот именно — веселый и смертельно опасный.

В имение мы прибыли, когда уже начало смеркаться. Моя благоверная нервничала и злилась, и потому вышедшим встречать нас слугам досталось по полной. Для нас накрыли ужин в отделанной панелями столовой, с гостеприимно пылающим очагом — все выглядело так шикарно и аппетитно. Но она извинилась и поднялась наверх в компании фрейлины и вереницы лакеев. Зато мы, мужчины, церемониться не стали, и от души навалились на еду, а потом на портвейн и коньяк. Не прошло и много времени, как ужин превратился в шумную пирушку. Благодаря отсутствию ее надутого высочества и превосходному угощению я пребывал в превосходном настроении, и, хотя де Готе сидел с кислой миной — я был готов прибить его за эту вкрадчивую, спокойную улыбку — Руди и оба штракенца подхватили мой порыв, и мы стали кутить по полной.

При всех их недостатках я отдаю должное немцам как отличным компаньонам по части пожрать и выпить. Руди был в ударе: мундир расстегнут, волосы взъерошены, он выводил рулады звучным баритоном, но глаза его были ясными и трезвыми — подозреваю, этот парень никогда не бывает пьян, сколько бы ни выпил. Я изрядно набрался и достиг стадии, когда мне хочется устроить какую-нибудь гадость. Но тут пришел лакей и сообщил, что ее высочество собирается отойти ко сну и просит прекратить этот гомон.

Все замолчали. Руди откинулся на спинку стула, улыбаясь через бокал. Штракенцы смущенно переглядывались. Я встал, слегка покачиваясь и опрокинув стул, и заявил, что раз герцогиня собирается спать, то и я иду тоже. Пожелав всем спокойной ночи, я направился — не слишком твердым шагом, надо полагать, — к двери.

Один из адъютантов вскакивает и спрашивает меня, не нужна ли мне помощь.

— Нет, сынок, спасибо, — говорю я. — Я и сам справлюсь.

Он, покраснев, отпрянул назад, и, выходя, я слышал, как Руди засмеялся и провозгласил:

— Господа, у меня тост! За слияние… вы меня понимаете, принца Карла-Густава с ее высочеством герцогиней Штракенцской.