Флэшмен на острие удара

– Ну, еще бы! У них всегда так – ничего не делается напрямую, должен сказать. Беспорядок, кутерьма, хаос – это для них как «Отче наш»! Но гляди же – от северной оконечности Крыма нас отделяет не более ста миль; то есть между нами и Рагланом – около пары сотен!

– И пара русских армий, – вставляю я. – И в любом случае, как нам улизнуть отсюда?

– Украдем ночью сани. И лошадей. Если будем двигаться быстро, сумеем менять коней на почтовых станциях, главное – держаться впереди погони. Ну разве ты не видишь – это же возможно! – глаза Иста яростно сверкали. – Игнатьев именно это и планировал на наш счет! Боже, какая досада, что его не поддержали! Только подумай – если бы ему развязали руки, он помог бы нам бежать, снабдив ложной информацией, и понятия не имел, что мы располагаем подлинной! Эх, какое невезение!

– Да, они ему отказали, – качаю головой я. – Ничего не выйдет. Ты говоришь, украдем сани – как далеко, по твоему мнению, удастся нам уйти, имея на хвосте Пенчерьевского с казаками? Следы от саней ведь не спрячешь – не на этой, ровной, как стол, местности. И даже если запутаешь след, они все равно точно знают, где тебя ловить, путь-то один, – и я ткнул пальцем в карту. – Через крымский перешеек. Как он там называется? Армянск. Там нас и возьмут.

– Не возьмут, – ухмыляется он, все той же улыбкой хитрого фага[100], каким он был пятнадцать лет назад. – Потому что мы там не поедем. В Крым есть другая дорога. Я узнал это из книги, но они-то понятия не имеют, что нам это известно. Глянь-ка сюда, дружище Флэш, и мотай на ус, как важно учить географию. Вот здесь Крымский полуостров соединяется с материковой Россией, вот этим узеньким перешейком. Так? А теперь продвинемся немного на восток. Что ты видишь?

– Город под названием Геническ, – говорю я. – Но если ты рассчитываешь стащить лодку, это безумие…

– Никаких лодок, – продолжает Ист. – Что ты видишь в море, к югу от Геническа?

– Полоску из грязных точек: мухи насидели, – махаю рукой я. – Брось, Скороход…

– Выглядит похоже, – с торжеством заявляет тот. – Но на самом деле, мальчик мой, это Арабатская стрелка – вроде дамбы, шириной не более чем в полмили, по ней даже дорога не идет. Стрелка тянется через Азовское море на добрых шестьдесят миль от Геническа до Арабата в Крыму. А оттуда какая-то жалкая сотня миль до Севастополя! Разве не видишь, приятель? Если верить книге, никто не пользуется этим путем, разве что несколько верблюжьих караванов проходят за лето. Да русские почти не догадываются о его существовании! Все, что нам нужно, – это одна снежная ночь, чтобы укрыть наши следы, и пока они будут ловить нас у перешейка, мы преспокойно доедем до Геническа, потом через Арабат, и на запад, к Севастополю…

– Через всю чертову русскую армию! – кричу я.

– Да через кого угодно! Разве не понимаешь – они не будут искать нас там! Телеграфа в этой дикой стране нет и в помине… По-русски мы говорим достаточно хорошо! Господи, даже лучше, чем большинство мужиков, ей-богу! Это выход, Флэшмен, единственный выход!

Мне все нисколечко не нравилось. Не поймите меня превратно: я настоящий закоренелый бритт и вовсе не прочь послужить отчизне в обмен на жалованье, только если служба эта не влечет больших тягот или затрат. Но когда речь заходит о моей шкуре, это святое – в длинном списке вещей, которые я не готов сделать ради страны, на первом месте значится: «умереть». Особенно на конце казачьего аркана или с острием пики в кишках. Оставить это милое местечко, где меня досыта кормят, поят, ублажают как могут, и сломя голову ринуться в заснеженные русские дебри, унося ноги от завывающих за спиной дьяволов в человеческом обличье? И все ради того, чтобы сообщить Раглану про этот идиотский план! Безумие. В конце концов, какое мне дело до Индии? Конечно, мне предпочтительнее было бы видеть ее в наших руках, а не в русских, и если бы выведанные сведения могли быть без труда доставлены Раглану (который тотчас забыл бы про них или по ошибке отправил бы армию куда-нибудь в Гренландию), я мчался бы как заряд картечи. Но не в моих правилах идти на риск, угрожающий моему собственному благополучию. Вот почему мне сейчас уже за восемьдесят, а Скороход Ист уже сорок с лишком лет гниет в земле под Канпуром.

Ему, понятное дело, я такое выложить не мог. Поэтому, напустив на себя озабоченный вид, покачал головой.