Флэшмен на острие удара

И последние не замедлили появиться. От желающих припасть к прелестным ножкам миссис Флэшмен не было отбоя, и та вовсю упивалась славой. Должен отметить, однако, что в характере Элспет ни на гран не было чванства, и внезапно вознесшись, моя жена ухитрилась никого не оскорбить. Возможно, она, подобно мне, осознавала, что все это не может длиться вечно. Я был весьма доволен собой в те дни и старался не замечать оброненных там или тут реплик: как-де странно, что Ее Величество выбрало вожатым для своего юного кузена не кого-то из алой бригады, и даже не из гвардейцев, а простого офицера – и вообще, кто такой этот Флэшмен?

Зато пресса воспринимала все на ура. «Таймс» одобряла, что «почетная задача в деле военного воспитания юного принца была доверена не придворному, а простому солдату. Если разразится война, а это наверняка случится, если русский деспотизм и высокомерие продолжат испытывать наше терпение, можно ли мечтать о лучшем телохранителе и менторе для его высочества, нежели Афганский Гектор? Можем с уверенностью заявить – нет, и еще раз нет!». (Готов с уверенностью принять любое количество заверения, и да поможет им Бог.)

Даже «Панч», избегающий, как правило, писать о дворце, и клявший орду иностранных родственников королевы последними словами, поместил на своих страницах карикатуру, изображавшую меня, указывающего юному Вилли на дорожный указатель, на одной из стрелок которого значилось «Гайд-Парк», на другой – «Честь и доблесть». Я говорю: «Итак, мой мальчик, ты хочешь быть светским шаркуном или лихим воякой? Нельзя быть тем и другим одновременно, если маршируешь в ногу со мной». Картинка изрядно меня порадовала, хотя Элспет решила, что я на ней недостаточно хорошо выгляжу.

А тем временем малютка Вилли наслаждался всей этой шумихой, как шотландец выпивкой. Вопреки врожденной застенчивости, паренек оказался живым, жадным до удовольствий и легким по характеру; он мог лихо осадить какого-нибудь не в меру фамильярного типа, но при желании был сама любезность – как, например, с Элспет, когда я пригласил его к нам на чай. Вот что я вам скажу: мужчина, не пытавшийся произвести впечатления на Элспет, – либо дурак, либо евнух. А маленький Вилли не был ни тем ни другим, это я выяснил на следующий день нашего совместного пребывания. Мы щеголяли по Хаймаркету – выбирали пару штанов а-ля «гром и молния»[19], фасона, который парень просто обожал. День клонился к вечеру, и проститутки начали выстраиваться на парад. Юный Вилли некоторое время таращился на пару размалеванных до жути принцессок томным взором, потом сообщает мне доверительным шепотом:

– Гарри, э… Гарри, а эти женщины… Это…

– Шлюхи, – говорю я. – Выкинь из головы. Вот завтра, Вилли, мы пойдем в Артиллерийское общество, там нам покажут, как брать орудие на передок…

– Гарри, – говорит он. – Я хочу шлюху.

– Что? Об этом и речи быть не может, приятель, – я не верил своим ушам.

– А я хочу, – твердит парень и, черт побери, пялится на девок, словно какой-нибудь сатир, а не блестяще образованный юный христианский государь. – У меня никогда не было шлюхи.

– Даже думать не смей! – говорю я, выходя из себя. – Молодой человек, да это ни в какие ворота не лезет! Ты не должен сейчас забивать себе голову такими вещами. Я не потерплю такого … э-э … распутства. Однако, ты меня удивляешь! Что бы подумал… да, что подумал бы принц Альберт, услышав такое? Или доктор Винтер?

– Хочу шлюху! – повторяет Вилли, почти гневно. – Мне известно… известно, что это нехорошо, но плевать! Ах, ты даже представить не можешь, каково это! С самого нежного возраста мне запрещалось разговаривать с девочками – во дворце мне не разрешали даже играть с моими маленькими кузинами в «бутылочку» или что-нибудь подобное! Меня не водили в танцевальные классы: вдруг возбужусь! Доктор Винтер постоянно читал мне нотации, что это грех, и расписывал, как мучаются распутники в аду после смерти, и предостерегал меня не попускать плотских мыслей! Старый дурак! Я, конечно, только об этом и думал! О, Гарри, я знаю, что это грех, но мне все равно! Я хочу вон ту, – повторяет Вилли, и на его юном неиспорченном лице проявляется похотливое выражение, – с длинными золотистыми волосами и большой, округлой…

– Прекрати сейчас же! – говорю я. – Чтобы я ничего подобного больше не слышал!

– А еще на ней черные атласные башмачки и шнуровка до самых бедер, – добавляет он, плотоядно облизываясь.

Меня не так-то легко поставить в тупик, но это было слишком. Мне ли не знать, что юноши – народ пылкий, но этот просто извергал огонь. Я попытался прикрикнуть на него, потом принялся убеждать, так как при мысли о том, как после тура по столичным борделям мы можем вернуться в Букингемский дворец с новоприобретенным триппером или попадемся на крючок к шантажистам, у меня кровь стыла в жилах. Но все без толку.

– Если ты откажешь, – решительно этак заявляет Вилли, – я сам себе найду.