Флэшмен на острие удара

В те зимние месяцы обширное имение в Староторске время от времени навещали гости — все, без исключения, военные. Ближайший город — где я встретился с Игнатьевым — являлся важным армейским центром, этаким перевалочным пунктом на пути к Крыму. Поскольку приличных мест для размещения там не было, самые важные из проезжающих имели обыкновение заглядывать к Пенчерьевскому. В этих случаях нам с Истом вежливо давали понять, чтобы мы оставались в комнатах под охраной казака в коридоре и ели тоже у себя. Но мы все равно ухитрялись разглядеть гостей, выглядывая из окон: среди последних оказались Липранди, и еще одна большая штабная шишка, в которой Ист опознал князя Воронцова. После одного из таких визитов мы сообразили, что в библиотеке графа имело место нечто вроде военного совещания: об этом свидетельствовала атмосфера, стоявшая там поутру, а в углу обнаружилась большая подставка для карт, которой раньше не было.

— Нам следует держать глаза и уши открытыми, — заявляет мне потом Ист. — Знаешь, если нам удастся выскользнуть из комнат, пока они будут заседать, мы можем пробраться в старую галерею и выведать много интересного.

Вокруг библиотеки шла этакая отделанная панелями галерея, в которую можно было попасть через маленькую боковую дверь. Но, как вы можете себе представить, у меня, намеревавшегося залечь поглубже, подобное предложение совсем не вызвало энтузиазма.

— Чепуха! — заявляю я. — Мы не шпионы, но даже если так, то разнюхай мы хоть все секреты русского генерального штаба, что нам от них проку?

— Кто знает, — отвечает Ист задумчиво. — Казак, дежурящий у наших дверей, полночи спит беспробудным сном, разве ты не знал? Пахнет перегаром. Мы можем выбраться, и вот что я скажу, Флэшмен: если приедет еще какой-нибудь высокий чин, нам стоит попробовать подслушать разговор с ним. Это наш долг.

— Долг? — заявляю я, встревожившись. — Подслушивать — это долг? С кем ты водил компанию в последние годы? Сомневаюсь, что Раглан или любой другой честный человек будет высокого мнения о таком поведении. — Высокие моральные принципы, как видите, иногда могут оказаться весьма кстати. — К тому же в этом доме нас принимают с добром, как гостей.

— Мы — пленники, — говорит Ист. — И никто не брал с нас никаких обещаний. Любые добытые нами сведения являются нашим законным приобретением. А если мы узнаем что-то действительно стоящее, то можно попытаться и бежать. Крым не так уж далеко отсюда.

Это ужас какой-то. Куда бы ты ни делся, где бы не прятался, обязательно сыщется какой-нибудь свихнувшийся на чувстве долга и обуреваемый жаждой деятельности ублюдок, который начнет трепать тебе нервы. Шпионить за русскими, а потом брести через эти снега сквозь ночную тьму, когда на хвосте у тебя сидят казаки Пенчерьевского — эти картины живо вспыхивали в моем воображении, пока Скороход, покусывая губу, продолжал с задумчивым видом выкладывать свои сумасбродные идеи. Спорить было бессмысленно — это выглядело бы так, словно я, в отличие от него, не горю желанием послужить родной стране. Да и о чем разговор: не получится у нас ни разнюхать что-нибудь стоящее, ни смыться, ни совершить еще другую-какую глупость. Я готов был поставить тысячу против одного — но, увы, то была бы ставка на проигрыш.

Тем не менее после нашего маленького диалога прошло еще несколько недель, и ни один важный русский не заглянул к нам в гости. Потом настал черед моего приключения с Валей, и идиотские бредни Иста выветрились у меня из головы. И вдруг как-то утром, дней через десять после того, как я начал «обкатывать кобылку», на двор влетают два русских штабс-капитана, а следом за ними большие сани. Вскоре появляется графский мажордом, чтобы с извинениями препроводить Иста и меня в наши комнаты.

Благоразумно завесив слуховую трубу, мы целый день не отходили от окна в комнате Иста. Прибыли еще сани, и, судя по гомону голосов в доме и топоту ног по лестнице, мы сообразили, что тут обещает состояться большая вечеринка. Ист был сам не свой от возбуждения, но по-настоящему он задергался, когда ближе к вечеру прибыли сани, встречать которые вышел на крыльцо сам Пенчерьевский. Да еще такой, какого мы раньше не видели — в своем полном парадном мундире.

— Что-то важное, — заявляет Ист, сверкая глазами. — Судя по всему, сюда пожаловала настоящая большая шишка. Господи, я готов отдать годовое жалованье, чтобы узнать, о чем будут говорить внизу сегодня вечером. — От волнения он весь побелел. — Флэшмен, я собираюсь подслушать!

— Да ты спятил, — говорю. — Это когда казак всю ночь слоняется по коридору? Ты говоришь, он спит? Так может ведь и проснуться, а?

— Я должен рискнуть, — твердит он в ответ.

И что бы я ни пробовал: взывал к здравому смыслу, офицерской чести, напоминал о долге гостя — кажется, даже притянул Арнольда и религиозные заповеди, — Ист оставался непреклонен.

— Ладно, но на меня не рассчитывай, — говорю ему. — Оно того не стоит: ничего интересного они не скажут, а дело это небезопасное и, разрази меня гром, совсем неджентльменское. Так вот!

К моему изумлению, он хватает меня за руку.