Флэшмен под каблуком

Но если супруга хранила хладнокровие, то я, по мере того как мы по задворкам подбирались к городской стене, а затем, держась ее, направлялись к главным воротам, приходил во все большее возбуждение. В столь ранний час народу на улицах было мало, и хотя вид двух всадников вызывал любопытство, никто нам не препятствовал. Впрочем, у меня не вызывало сомнений, что тревога уже поднята повсюду, но насколько знал я малагасийские бандубаст[144], – последняя вещь, которую догадаются они сделать, это закрыть ворота. Их никогда не закрывают, так чего же сейчас утруждаться? Я едва не закричал от радости, когда, увидев привратные башни, понял, что путь свободен. Проход охраняли несколько часовых, да еще бродяги грелись у костерка. Нам оставалось решительно подъехать и дать им понять, что они имеют дело с генерал-сержантом. Стражники изумленно уставились на лошадей, но и только, и мы, с готовым выскочить наружу сердцем, миновали башни и порысили среди стоявших на равнине Антана хижин.

В небе над нами разгорался летний восход, и мои надежды вместе с ним – мы были на свободе и уезжали прочь! А где-то за теми далекими порозовевшими горами стоит британский военный корабль – там английская речь, христианское милосердие и безопасность, гарантированные дулами орудий. Четыре дня, самое большее, – если посланные в Анкай лошади ждут нас впереди. В этой тихоходной стране, где преследовать нас будут пешком, никому нас не догнать; даже тревога будет распространяться медленнее, чем мы движемся. Я готов был вопить от радости, но тут мысль, что нас так мало еще отделяет от этого жуткого города, притаившегося за спиной, заставила меня подхлестнуть коней.

Удача не изменила нам. Сменных лошадей мы увидели прямо перед окончательным наступлением рассвета: они пылили по равнине во главе с грумом, и никогда в жизни не приходилось мне наблюдать более отрадного зрелища. Вряд ли эти коняшки годились для легкой кавалерии, зато везли фураж и седельные сумы с дзакой и могли отлично послужить нам при должном обращении. Никакой лошади не под силу нести меня более тридцати миль без отдыха, но в любом случае Элспет тоже не выдержит больше.

Я отпустил растерянного грума, и мы помчались вперед бодрой рысью. Тому, кто учился своему ремеслу в Афганистане, не составит труда управиться с таким маленьким табуном. Моей головной болью была Элспет. До определенной поры девчонка держалась молодцом – и с достойной похвалы молчаливостью, но по мере того как мы углублялись в пустынную саванну, пережитые испытания стали сказываться. Полуприкрыв глаза, она покачивалась в седле, золотистые пряди в беспорядке падали на лицо, и хотя мне страшно не хотелось терять времени, пришлось свернуть в небольшой лесок для отдыха и приема пищи. Расположившись у ручья, я стащил ее с седла, и разрази меня гром, если Элспет не заснула прямо у меня на руках! За три часа она даже не шелохнулась; я же не спускал с равнины глаз, но не заметил ни единого признака погони.

Зато проснувшись, женушка снова принялась болтать без умолку и расспрашивать. Пока мы подкреплялись дзакой и занимались ее пальцем – перелома не было, только сильный ушиб – я попытался объяснить суть происходящего. И знаете, из всех удивительных вещей, случившихся с момента отъезда из Англии, самой необыкновенной кажется мне этот наш разговор. Втолковывать Элспет что-либо – занятие вообще не из легких, но, вспоминая, как она, с круглыми глазами, в разодранном вечернем платье и с пальцем в лубке, сидит напротив меня в том лесочке и слушает, что нам нужно спасать свои шкуры от неумолимого черного деспота, мстящего мне за участие в заговоре, я до сих пор покрываюсь испариной. Я ничего не имею против ее скептицизма, заметьте – только та форма, в которой он выражался, заставляла меня хвататься за голову.

Поначалу она просто не верила ни единому моему слову: это-де совершенно противоречит сложившемуся у нее образу Мадагаскара, и в подтверждение своей точки зрения извлекла из под остатков своего наряда потрепанную тетрадку, откуда зачитала мне свои «впечатления» о стране. Б-же правый, все они заключались в описании ч-вых бабочек, цветов, малагасийских материй и того, что она съела на обед. Именно тогда я понял, что зародившееся у меня во время встречи с ней во дворце Ракуты подозрение оправдалось совершенно – Элспет провела здесь шесть месяцев и не имела ни малейшего представления о том, куда на самом деле попала. Ну, я и раньше знал, что она тупая, но это не лезло ни в какие рамки, о чем я ей и сообщил.

– Откуда же мне было знать? – говорит она. – Принц с принцессой были сама любезность, ты тоже уверял меня, что все хорошо. С какой стати мне было догадаться, что все наоборот?