— Нье возглавитье ли вы правый фланг? Идьемте, сэр, иначе стемнеет еще до того, как мы подбьеремся к зверьям!
Если бы у меня оставалась хоть капля здравого смысла, я бы отказался или рухнул в обморок, или, на худой конец, сказал, что подвернул лодыжку — но у меня не оставалось времени на размышления. Королевский прихлебатель махал мне, чтобы я поторопился, мой егерь уже скрылся из глаз за деревьями, а Игнатьев холодно усмехался, видя мое смущение. Я, поколебавшись, двинулся вслед за егерем. Достигнув деревьев, я быстро оглянулся: Игнатьев спокойно стоял у коляски, закуривая сигарету, в ожидании, когда Альберт укажет ему его место. Я судорожно вздохнул и нырнул в гущу деревьев.
Егерь ожидал меня под сводом из ветвей; он как раз и был одним из этих вечно ухмыляющихся веснушчатых, огненно-рыжих горцев, по имени Маклехоус или что-то в равной степени непроизносимое. Я видал его раньше — он был отличным охотником, впрочем, как и все они. «Теперь-то приклеюсь к тебе на все время предстоящей охоты, — подумал я, — и чем скорее мы уберемся подальше от этого русского спортсмена, тем лучше». Пробираясь сквозь пихтовый лес и раз за разом приседая, чтобы не получить веткой по голове, я услышал голос Альберта прямо позади нас и прибавил ходу.
На дальнем краю леса я приостановился, вглядываясь в холм впереди. Какого черта я так дергаюсь? — мое сердце стучало как паровой молот, и не смотря на холод пот струями стекал по спине. Это не Россия, это — небольшая охота в цивилизованной Шотландии. Игнатьев не посмеет выкидывать здесь свои дьявольские штучки — лишь полная неожиданность, с которой он в самую последнюю минуту присоединился к нашей компании, несколько выбила меня из колеи… ну, конечно же, он не посмеет. Но что он собирается предпринять? И ему известно о моей поездке в Индию — все из-за этой чертовой куклы, на которой я, как последний идиот, женился в недобрый час. На охоте всякое может случиться, да еще наверху, в скалах, при плохом освещении… все можно будет легко представить как несчастный случай: «Думал, что это — олень… проклятая дымка… трагическая ошибка… никогда себе не прощу…»
— Вперед! — завопил я и споткнулся об обломок скалы, лежащий в промоине, что открылась по левую руку от нас — еще одна была прямо впереди, но я не хотел идти по ней. Егерь заспорил, что если мы заберем влево, то можем наткнуться на других стрелков, но меня это как раз устраивало, так что, не обращая на него внимания, я с трудом взобрался к подножию промоины, почти по колено увяз в болотистой луже и чуть не уронил ружье. Украдкой оглянувшись, я не заметил, чтобы еще кто-нибудь выходил из леса. Я спрыгнул в промоину и начал карабкаться вверх.
Это был изнурительный подъем, так как расщелина посредине заросла шестифутовыми кустами вереска, сквозь которую петляла лишь кроличья тропа. На вершине вновь начинался пихтовый лес, и я остановился лишь после того, как мы достаточно в него углубились. Я тяжело дышал, а мой горец присел рядом и улыбнулся как ни в чем не бывало.
— Вот так гонка, — недоуменно произнес он, — наверное, хотите стать героем дня. Куда так бежим и зачем?
— Эта штука заряжена? — вместо ответа спросил я, крепко сжимая ружье.
— Для чего бы это? — расплылся в улыбке этот клоун, — мы доберемся до оленей не раньше чем через добрые полчаса. А здесь стрелять не в кого.
— Заряди эту чертову штуковину, — приказал я.
— Да что вы себе вбили в голову, что так торопитесь? Ружье можно тащить и без заряда.
— Проклятье, делай, как говорю! — воскликнул я, так что парень пожал плечами, сплюнул сквозь зубы, чтобы выразить свое презрение, и неохотно начал закладывать заряды.
— Смотрите, теперь в стволах две большие пули, — проворчал он, передавая мне ружье. — Если вы начнете стрелять так же быстро, как бегать, то успеете сбить парочку охотничьих фуражек, прежде чём мы увидим оленя.
Эти шотландцы и понятия не имеют о том, как себя вести.
Я выхватил ружье у него из рук и двинулся дальше через лес. Минут десять мы продирались сквозь заросли, все вверх и вверх по очередной промоине, затем прошли по скалистому выступу над глубоким протоком, где мгла висела над водоворотами в тени рябиновых деревьев, а клочья пены медленно дрейфовали к бурым заводям. Сумрак по-прежнему все сгущался, хотя совсем недавно был полдень; не было ни следа, ни звука живой души вокруг и ничего, ни малейшего движения на невысоких холмах, лежащих ниже нас.
К этому времени все спрашивал себя — а не слишком ли я подозрителен? — и в то же время размышлял, не безопаснее ли будет прилечь здесь до темноты и купить молчание моего проводника за соверен или же продолжать смещаться влево, чтобы встретиться с другими нашими охотниками. Вдруг егерь вскрикнул, нахмурился и приложил руку к груди. Он издал какой-то лающий кашель, а его веснушчатое лицо, когда он повернулся ко мне, было мертвенно-бледным.
— Ох! — простонал он, — что это? Что-то кольнуло, да так неожиданно.
— Что это было? — нетерпеливо спросил я, и шотландец присел на обломок скалы, обхватив себя руками и тяжело дыша.