Флибустьер

Симона на мгновение опустила голову, и Фиби почувствовала угрызения совести, в ее намерения вовсе не входило уязвить девушку. Конечно, кроме иногда возникающего у нее желания выцарапать Симоне глаза за то, что она томится по Дункану с такой упрямой преданностью, и то это желание было чисто фигуральным.

- Может быть, я и поглупела, - тихо сказала Симона, - но он не может меня видеть и смеяться над моей глупостью. Или, что еще хуже жалеть меня.

«Он», - конечно, был Дункан.

- Капитан, - Фиби не сказала «мой муж» из-за своей доброты, - не жалеет тебя, Симона. И он вовсе не находит ситуацию смешной. Может быть, поднимешься со мной на палубу и побудешь на солнце? Сегодня великолепный день и дует свежий бриз.

Но Симона, с узелком, лежащим на ее коленях, не встала со своего места между ящиками.

- Нет, - сказала она. - Прошу тебя, уходи и оставь меня в покое.

Фиби ушла в подавленном настроении. «Если хотите окончательно испортить положение, - думала она, - пошлите меня своим эмиссаром. Имея самые лучшие намерения, я все так испорчу, что целая команда дипломатов не сможет исправить содеянное».

- Возможно, мне стоит поговорить с ней, - сказал Дункан. Он ждал на палубе, сложив руки на груди, когда Фиби поднялась из трюма. - Судя по твоему лицу, я могу заключить, что ты ничего не добилась от упрямой Симоны.

- Не добилась? - уныло откликнулась Фиби. - Благодаря моим усилиям она, вероятно, бросится за борт при первом признаке появления акул. Однако, Дункан, ничего хуже того, чтобы спуститься и предстать перед ней, ты не мог бы придумать. Пусть Симона встретится с тобой в другой раз, когда к ней вернутся силы, и она снова станет хозяйкой своей жизни.

- Ты заметила, - спросил Дункан, кивнув в знак капитуляции, - что ты начинаешь говорить на нашем языке?

Фиби вздохнула:

- Да, я перенимаю ваши напыщенные выражения. Придется в свободное время потренироваться в новых идиомах, чтобы освежить память.

Он засмеялся и взял ее за руку.

- Пойдем, - сказал он. - Я хочу показать тебе корабль. Возможно, это пригодится тебе, когда-нибудь. Фиби действительно хотела вникнуть в тонкости управления таким устройством, но причины этого коренились в любопытстве и глубоком, ненасытном желании знать все обо всем. Однако она не хотела, чтобы это ей «когда-нибудь пригодилось» : это означало бы, что с Дунканом что-то случилось.

- Для человека восемнадцатого века ты, в известном смысле, обладаешь изрядной дальновидностью, - сказала она.

- Людям в двадцатом веке более присуще это качество?

Фиби задумалась.

- Вряд ли, - призналась она наконец. - Я думаю, иные из них хотят быть такими. Они учатся быть восприимчивыми: смотрят программы Донахью, бьют в барабаны, отыскивают в себе чувства, которые питают к своим родителям, и все такое.

Дункан, пропустив Фиби вперед, направился вслед за ней к рулевой рубке, где собирался дать ей первый урок.

- Бьют в барабаны?

- Это такой способ выявить первобытные стороны своей психики.

- Я беру назад свои слова. И ты не начала говорить на нашем языке, и я не выучил ваш.

Фиби засмеялась.

- Может быть, лет через сорок - пятьдесят я смогу все объяснить: к чему придет твоя новая страна через двести двадцать лет.

- Не уверен, что мне хочется знать, - сказал Дункан.

Ему и в голову не могло прийти, хотя в словах Фиби, кажущиеся или реальные, иногда слышались намеки, что ему суждено увидеть все собственными глазами, хочет он того или нет.

Вскоре после заката, грандиозной панорамы малинового, золотого, абрикосового и розового цветов над бирюзовым морем, с корабля на воду спустили ялик. По веревочной лестнице в него сошла Симона. Капитан вообще не замечал ее, команда тоже воздерживалась от комментариев. Едва она оказалась в лодке, двое опытных моряков налегли на весла.

Фиби знала, что у Симоны есть кошелек с золотыми монетами и бумага, подтверждающая, что она свободная женщина, а не рабыня. Документ был подписан, конечно, не Дунканом, а Фиби, и засвидетельствован первым помощником и корабельным хирургом.

Фиби с палубы помахала рукой. Симона наверняка видела прощальный жест, но не потрудилась ответить. Фиби безмолвно пожелала своей сопернице счастливого пути и молилась, чтобы та никогда не разболтала, намеренно или по недомыслию, что ее хозяином и любовником был некто Дункан Рурк. Бунтовщик, пират, враг короны, заслуживающий сурового наказания для устрашения прочих смутьянов и, конечно, приговоренный к смерти.