Флибустьеры

— Простите меня, вы знаете, что я иностранец и в качестве такового желаю ознакомиться со многими вещами.

— Я слушаю.

— С тех пор как я живу в Мексике, я видел множество самых оригинальных обычаев. Я пресыщен совершенно неожиданными явлениями, встречами, случаями, но признаюсь, то, что я видел сейчас, превосходит все виденное мною до сих пор. Так вот, я хотел бы знать, что это, обычай, что ли, которого я еще не знаю?

— Что такое, о чем вы говорите?

— Да о том, что вы делали, когда я вошел, об этом разбрасывании полными пригоршнями золота в виде благодатного дождя на этих бандитов и бродяг всякого рода, которые собрались тут перед вашим домом. Надо сказать, слишком роскошная поливка для такой сорной травы, — вставил, наконец, граф остроту, которой сам же первый и рассмеялся.

Дон Сильва поддержал его.

— Нет, это вовсе не обычай, — отвечал он.

— Вот как! Стало быть, вы позволили себе королевскую забаву расшвыривать на ветер миллионы? Ах! Нужно быть таким Крезом, как вы, чтобы позволять себе подобные забавы.

— Нет, нет, вовсе нет, вы ошибаетесь, дорогой граф.

— Однако я сам видел целый поток золотых.

— Это верно, но то были не мои деньги.

— Вот это здорово! Теперь я уже ничего не понимаю, вы все увеличиваете мое любопытство.

— Я и удовлетворю его сейчас.

— Я весь превращаюсь в слух, так как для меня это не менее увлекательно, чем сказки из «Тысячи и одной ночи».

— Гм! — проговорил асиендадо, тряхнув головой. — Между прочим, вас это касается ближе, чем, быть может, вы предполагаете.

— Неужели?

— А вот сейчас увидите.

Донья Анита глядела на отца умоляющим взглядом, она не знала, что ей делать. Увидев, что отец хочет обо всем рассказать графу, она почувствовала, что будет не в силах сдержаться, поэтому в нерешительности, слегка пошатываясь, поднялась с места.

— Сеньоры кабальеро, — проговорила она слабым голосом, — мне нездоровится. Простите меня, но я вынуждена вас оставить.

— Действительно, донья Анита, — воскликнул граф, бросаясь к ней и подавая руку, чтобы поддержать. — Позвольте мне проводить вас до вашего будуара.

— Благодарю вас, граф, но я в силах сама дойти. Искренне благодарю вас за любезность, но позвольте мне самой…

— Как вам будет угодно, сеньорита, — промолвил граф, в душе задетый этим отказом.

Дон Сильва подумал было заставить ее остаться, но бедная девушка бросила на него такой полный мольбы взгляд, что он почувствовал себя не в силах подвергать ее дальнейшей пытке.

— Ну, ступай, ступай, — проговорил он.

Донья Анита поспешила воспользоваться этим позволением. Она бросилась вон из комнаты и прибежала в свою спальню, где упала в кресло и залилась слезами.

— Что это с доньей Анитой? — с участием спросил граф, когда она вышла.

— А-а, разные мигрени, нервы, и не знаю что еще там, — отвечал асиендадо, пожимая плечами. — Все молодые девушки таковы. Через десять минут все, глядишь, и пройдет.

— Ну, и дай Бог! А то, признаюсь, меня это беспокоит.

— Ну, теперь мы одни, может, вы не хотите, чтобы я объяснил загадку, которая, по-видимому, заинтересовала вас.

— Напротив, объясните, объясните! Со своей стороны, и у меня много важных и интересных новостей.

ГЛАВА III. Два старых знакомых читателя

Приблизительно в пяти милях от города Гуаймаса находится деревушка, или пуэбло, Сан-Хосе-де-Гуаймас, известная вообще под именем Ранчо 6.

Это жалкое поселение занимает незначительную площадь, крест-накрест пересекаемую двумя улицами, на которых расположены кое-как слепленные мазанки индейцев племени яки, большое число которых ежегодно отправляется в Гуаймас и нанимается на службу привратниками, плотниками, комиссионерами и так далее, а также заполняет ряды тех искателей приключений без всякого ремесла и профессии, которыми со времени открытия золотых россыпей в Калифорнии кишат берега Тихого океана.

Дорога из Гуаймаса в Сан-Хосе идет по бесплодной песчаной равнине, на которой растут только искалеченные кактусы, представляющиеся ночью одетыми в белое призраками, так как ветви их обильно покрыты пылью.

В тот день, когда начинается наш рассказ, к вечеру, по этой дороге ехал всадник, закутанный до самых глаз в сарапе. Размеренным галопом приближался он к Ранчо.

Небо темно-синего цвета было усеяно звездами; луна, поднявшаяся из-за горизонта, освещала молчаливую равнину и отбрасывала на голую землю длинные тени от фантастических кактусов.

Всадник, стремясь поскорее достичь цели своей поездки и окончить путь, далеко не безопасный в такой поздний час, непрерывно погонял своего коня и голосом, и шпорами. Последний, впрочем, почти не нуждался в таких побуждениях, так как скакал весьма добросовестно.

Всадник уже миновал бесплодную равнину и въезжал в густую заросль перуанских акаций, окружавшую Ранчо, как вдруг его лошадь шарахнулась в сторону, попятилась назад и стала бить всеми четырьмя ногами, заложив уши назад и испуская дикое храпение.

Сухой звук взводимых курков показал, что всадник был предусмотрительно вооружен пистолетами. Приготовив оружие, он стал пристально вглядываться вперед.