Флирт и ревность

Сайан кивнула. Это она и возьмет. Когда она надела платье, уже у себя в комнате, причесала волосы и сделала макияж, она поняла, что лишние пять фунтов были потрачены не напрасно.

Барни уже ушел, когда она вернулась, держа платье на руке. Она не слышала ни стука машинки, ни голоса, говорящего в диктофон. В комнате Нелли было пусто. Ничего, она может сказать ему обо всем завтра. Было уже около шести, и она собиралась провести следующие полтора часа готовясь к свиданию с Лэнгли.

Она была готова задолго до половины восьмого. Ей захотелось посидеть, подождать и помечтать, и она была очень рада, что Барни уже ушел. Сегодня она прекрасно обойдется без стука пишущей машинки, и тем более без самого Барни Холлиза. Она нашла какую-то музыку по радио, закрыла глаза и унеслась вместе с ней на облаке с блестящими краями. Она была влюблена и сегодня вечером в первый раз останется наедине с Лэнгли — не будет телефонных звонков и посетителей, они могут болтать и смеяться, делиться друг с другом мечтами и воспоминаниями.

Она увидела машину из окна комнаты Нелли. Вчера вечером все было просто забавно и ничего не значило, сегодня перед ее глазами все плыло от волнения и счастья, так что, когда она помчалась к выходу, чуть не споткнулась о проклятую глиняную голову. Сайан состроила рожу, и в ответ изваяние тоже состроило рожу и в таком гротесковом виде сделалось еще больше похожим на оригинал.

Она подбежала к боковой двери раньше Лэнгли и объяснила, что увидела его из окна. Она еще раз порадовалась, что купила именно это платье, потому что Лэнгли посмотрел на нее так, будто это была сцена превращения Золушки из замарашки в принцессу.

— Ты прекрасно выглядишь, — произнес он.

«Ветка лотоса» располагалась на главной улице, вход в нее находился между двумя выступающими вперед «фонарями» окон, поверху которых шел узкий навес. Им пришлось проехать дальше, чтобы найти местечко, где бы поставить машину. Они припарковались, и, так как заказ был сделан на восемь часов, приехали как раз вовремя. Они сели за свой столик, выбрали, что будут заказывать, и стали разговаривать о салоне и картинах Лэнгли.

— Я думаю, тебе нужно писать каждый день, что бы ни происходило, просто писать, и чем больше, тем лучше, — сказала Сайан. — Ведь это твое истинное призвание.

Она знала, что это то, что нужно ей от жизни, — помогать во всем Лэнгли, который был настоящим художником. Ей хотелось заботиться о нем, как она заботилась раньше о тете Мэри, оберегать от волнений и освобождать от повседневных забот, чтобы у него было время творить и создавать удивительные и прекрасные вещи.

— Почему бы нам не выставить в салоне твои работы? — спросила она. — Ты мог бы закончить «Денистонский утес», и…

Лицо Лэнгли вдруг застыло. Он смотрел за ее спину, она тоже повернулась и увидела Барни, входившего в зал.

Он остановился у их стола, улыбнулся с видом благосклонного епископа и сказал:

— Боже, какой приятный сюрприз.

Глава 4

Это был никакой не сюрприз. Во всяком случае, для Барни. Вот для Лэнгли это был сюрприз, и вид у него был недовольный, но он промолчал, когда Барни подсел к их столику.

Для Сайан это тоже был сюрприз, и она от злости и ярости даже стала заикаться.

— Что ты здесь делаешь? — произнесла она высоким, истерическим голосом.

— Пришел поесть, — сказал Барни.

— Почему сюда?

— Мне нравится китайская кухня. Как тесен мир, не правда ли?

Он взял меню и наклонился к Сайан:

— Что вы себе заказали?

Она увидела у него в руке записочку, которую он большим пальцем прижимал к меню, и прочитала: «Не будь дурочкой, любовь моя. Если ты мне приглянулась, я никакому другому мужчине не дам ужинать с тобой вдвоем при свечах». Свечей тут не было, на столике стояла только низкая толстая лампа с красным абажуром. Если бы Лэнгли увидел и прочел эту записку, она никогда не смогла бы оправдаться.

— Два вечера подряд ездить по ресторанам — это может плохо сказаться на твоем здоровье. Кстати, ты ужасно выглядишь, — в бешенстве сказала она.

Интересно, откуда он узнал? Наверняка не от Фионы. Он мог подслушать их разговор с Лэнгли сегодня утром, когда Лэнгли приглашал ее. Сайан многое дала бы сейчас за то, чтобы иметь возможность высказать вслух все, что об этом думает. Ей больше всего на свете хотелось, чтобы Барни остался ее поклонником только в шутку, как они и договаривались сначала. Ей стало так горько, что захотелось плакать, в глазах появились едкие слезы разочарования и обиды. Она посмотрела на Барни и еще раз сказала:

— Ужасно выглядишь.

— Я всегда так выглядел. Это Лэнгли в нашей семье красавчик.

— Зато тебе досталась вся наглость. Иди домой!

Барни пожал плечами, приподнялся из-за стола, покачнулся и снова сел.

— Ты в порядке? — спросил Лэнгли.

— Конечно. Я попрошу нашего друга, чтобы вызвал мне такси.

— Сайан, может, позволим ему остаться? — спросил Лэнгли.