— Ты чего? — встревожилась подруга, заметив в каком я состоянии.
— Он бросил трубку, — глотая слезы, сообщила я. — Он точно маньяк. И ведет себя подобающим образом.
Мои всхлипывания быстро перешли в откровенный рев, глаза покраснели от обилия воды, стремительно стекавшей из них на щеки и грудь. Утирая слезы, я бормотала всевозможные проклятья в адрес спасателя. Вера молча наблюдала за мной, укоризненно качая головой. Наконец, ей все это надоело, и она громко заявила:
— Хочешь отправить их обоих в тюрьму? Позвоним твоему следователю и расскажем о наших подозрениях. Пусть сами потом выкручиваются.
— Нет! — мгновенно перестав плакать, воскликнула я.
Мой поспешный протест вызвал на физиономии собеседницы довольную улыбку.
— А чего ты тогда ноешь, если не хочешь никого сдавать в милицию?
— Я по нему соскучилась, — моё честно признание сопровождалось вновь начавшимися всхлипываниями.
— Ох, Катя, Катя, — засмеялась подруга, наливая мне холодную воду, чтобы я, выпив, поскорее успокоилась. — И угораздило же тебя влюбиться в насильника.
— А может, Валя все-таки не преступник? — робко предположила я, с надеждой посмотрев на загадочно улыбающуюся Верку.
— У тебя появились сомнения? — радостно спросила она. — Ну, наконец-то!
— Думаешь, Быстров и та «полосатая тварь» — разные люди? — я оживилась, перестав скулить.
— Уверена! — торжественно сообщила собеседница. — Маньяк, вероятней всего, Андрей.
— Ну, спасибо, — я снова сникла. — Ты просто его не знаешь, поэтому так говоришь.
— В любом случае, Катя, старайся, находясь в обществе этого человека, быть постоянно на людях.
— Ладно, — я почти совсем успокоилась и теперь могла соображать, вполне, трезво. — Эрмитаж — место подходящее, как, впрочем, и метро, и «Медуха», и город в обеденное время.
Больше нас никто не тревожил звонками, чему мы обе были очень даже рады. Выгуляв пса, который в десять вечера принялся жалобно скулить под дверью, вооружившись предварительно своим поводком и моими сапогами, символизирующими для него поход на улицу, мы с подругой вернулись домой. Наступило время ложиться спать. Я разобрала двуспальную тахту и, забравшись к стенке, улеглась. Верка должна была лечь с краю, но ей почему-то не спалось. Поворочавшись немного, она недовольно села и сказала:
— Пойду приму ванну, иначе всю ночь промаюсь от бессонницы.
— Как хочешь, — пробурчала я из своего угла, у меня со сном отношения были гораздо более тесные.
Однако отправиться в объятья Морфея мне, увы, не удалось. Как только я осталась одна, телефон вновь напомнил о своем существовании.
— Без пятнадцати двенадцать… кто еще в такой час вздумал позвонить? — недовольно бормотала я, на ощупь, выбираясь из комнаты в темный коридор.
По шуму воды я поняла, что подруга моется.
— Да? — подняв трубку и прекратив тем самым истеричный вопль бордового аппарата, спросила я.
— Катерина, Вы еще не спите? — это был голос Степана Степановича.
— Нет, вообще-то, а что? — я встревожилась, столь поздний звонок следователя меня сильно удивил.
— Вашего маньяка поймали! — радостно сообщил Петров. — Мы бы хотели провести очную ставку прямо сейчас, если Вы, конечно, не против.
— А что я должна делать? — не зная радоваться, или горевать, поинтересовалась я тихо. Данное известие застало меня врасплох.
— Подойдите к остановке, я Вас там буду ждать через пять минут, и мы поедем в отделение, где сидит преступник. Сможете?
— Хорошо, — я по-прежнему чувствовала себя как-то неуютно.
— Тогда, до встречи! — сказал собеседник, после чего до моих ушей долетели короткие гудки.
Решив не вытаскивать Верку из ванной, я нацарапала ей огрызком попавшегося под руку карандаша записку и, второпях одевшись, выскочила из квартиры. Вокруг было темно и безлюдно. Снег потрескивал под тяжестью моих сапог, позволяя слышать каждый шаг. Кое-где светились окна близлежащих зданий, а вдалеке я заметила мирно бредущую пару, созерцание которой предало мне уверенности. Быстро перебирая ногами, я заспешила к назначенному Петровым месту встречи.
На остановке никого не было. Пустая скамейка навевала на меня тревогу. Даже одиноких ночных прохожих по близости не наблюдалось, город как будто вымер. Остался лишь хруст и треск проводов, да еще тусклый свет серых высоких фонарей, мерно покачивающихся в такт сильным порывам ветра.
Мне стало холодно и страшно. Находиться здесь одной, совершенно не хотелось. Я бросила пару настороженных взглядов по сторонам, пытаясь найти глазами приближающуюся фигуру следователя, но, как это ни печально, его нигде не было. Внезапно я услышала чьи-то легкие шаги, доносящиеся сзади. Резко обернувшись, я уставилась на угол остановки, из-за которого с минуты на минуту должен был выйти идущий сюда человек. Сердце замерло, искренне надеясь, что сейчас я увижу Петрова, а не кого-нибудь еще.