Флобер

Вечером во время поминок, на которые собрались самые близкие друзья, Каролина обхаживает Жозе Мари де Гередиа, поэта и известного ловеласа. Он не первый, кто удостаивается ее внимания. У Каролины было несколько сердечных дружков, с которыми она, похоже, никогда не вступала в интимные отношения. Ей хотелось лишь обрести союзника в вопросе о творческом наследии писателя. Именно так думает де Гонкур. Что же касается Комманвиля, то он предстает во всей своей красе. Три дня спустя де Гонкур в своем «Дневнике» пишет: «Вот что произошло после смерти Флобера. Комманвиль только и говорит о том, сколько денег можно выручить за произведения покойного писателя. К тому же от него осталась обширная любовная переписка. Это обстоятельство наводит на мысль о том, что Комманвиль способен шантажировать женщин, которые когда-то любили и пережили писателя»[394].

На этом, однако, все не кончается. Год спустя после смерти Флобера издатель Лемерр публикует «Бувар и Пекюше». Вначале Каролина передает рукопись журналистке Жюльетте Адам для предварительной публикации в «Нувель ревю», исключив из книги отдельные эпизоды, а именно те места, где рассказывается о том, как Пекюше соблазняет молодая служанка…

Как следовало ожидать, книга удивляет и ошеломляет. Что делать с этим странным текстом, составленным из слов, смысл которых часто не совсем ясен и может по-разному толковаться? Словно под ногами читателя внезапно разверзлась земля и открылась бездонная пропасть. Мопассан в «Голуа» представляет подробную и понятную дезориентированной публике «инструкцию к применению». Он разъясняет, что в произведении «остро критикуются все противостоящие друг к другу направления научной системы, уничтожающие одна другую противоречивыми фактами. „Это история слабости человеческого разума и всеобщей глупости человеческого общества“» [395].

Годом позже в «Конститюсьонель» от 20 мая 1882 года появляется статья Барбе д’Оревильи, известного своей воинствующей глупостью. Автор, не стесняясь в выражениях, называет книгу Флобера «нечитаемой и несносной», неподобающе «вульгарной и непристойной». Другие критики, например Поль Бурже, не позволяют себе делать столь резких замечаний. В «Нувель ревю» от 27 июня 1881 года этот автор усмотрел в этом произведении «разрушающее воздействие науки, оказываемое на двух человеческих особей, совершенно не подготовленных к восприятию замечательных новых идей». Что же касается Реми де Гурмона, то он сравнивает «Бувара и Пекюше» с «Дон Кихотом». Для Флобера это самое лестное сравнение и наилучшая дань уважения.

Не проходит и несколько месяцев после смерти писателя, как Каролина продает собственность в Круассе. Полученные после продажи 180 тысяч франков тут же уходят на оплату долгов. Вскоре дом будет разрушен и снесен. Мы знаем, как выглядят эти места в наши дни…

Публикация в 1881 году «Литературных воспоминаний» Максима Дюкана напоминает удар по покойнику ослиным копытом. Дюкан не допускает по отношению к своему старому другу ни малейшего снисхождения, не задумываясь о том, что его предательская критика может бумерангом обрушиться на его же голову. Все же он признает, что Флобер был наделен «редким талантом». При этом он добавляет, что если бы писатель не страдал эпилепсией, то был бы настоящим «гением». Зависть не только разрушительное чувство, но может заставить человека наговорить множество глупостей.

В 1890 году в Руане в честь Флобера происходит открытие памятника. Наконец-то город отдает дань уважения своему прославленному соотечественнику. Погода в этот день выдалась что ни на есть скверная. На церемонии открытия памятника присутствуют Мопассан, Золя и де Гонкур. Играет городской оркестр. Слово берет Эдмон де Гонкур.

В этой книге мы часто упоминали о том, какие пакостные суждения высказывал в адрес Флобера его «заклятый друг». Теперь в качестве реабилитации Гонкура в глазах читателей приводим его исключительно проникновенную речь во время церемонии открытия памятника: «После нашего великого Бальзака, отца и учителя для всех нас, Флобер был писателем, отображавшим реальную действительность, возможно, с такой же пронзительной правдой, как его предшественник. Бесспорно, что он показывал эту суровую правду жизни на самом высоком художественном уровне. Он как бы рассматривал ее через усовершенствованный объектив. Его творчество можно было бы определить, как поэзию, переведенную на язык прозы. И вот теперь, когда нет с нами моего бедного великана Флобера, уже кто-то готов ему приписать такую гениальность, которая оскорбила бы светлую память о нем. Известно ли вам сейчас, что при жизни критики порой даже отказывались признавать его талант? И что же он получил от жизни, на протяжении которой создал столько шедевров? Его унижали, не признавали, оскорбляли, морально распинали на кресте… И, несмотря на все удары и нападки, Флобер оставался добряком, не таившим зла на своих преследователей. Он не испытывал зависти к счастливчикам от литературы. Его громкий веселый детский смех навсегда останется в нашей памяти» [396].