Флорентийская голова (сборник)

А ещё я понял, что стал обладателем тайны, причём такой, с которой жить веселее, чем без. Она, тайна, перестала меня пугать, наоборот, мне захотелось снова, хоть одним глазком, хоть в щёлочку, посмотреть туда, откуда я сбежал тем утром. Таз из моих рук моментально куда-то исчез, и я, по-старинке, с кнопки выключив проклятый ящик, пошёл спать счастливым человеком.

Немного поворочавшись, измяв простыню, выслушав мнение Алёны на этот счёт, я уснул, и стало мне хорошо, легко и беззаботно. То был, пожалуй, первый случай, когда я точно отметил про себя границу сна и бодрствования: вот я просто лежу с закрытыми глазами, а вот — крэкс-фэкс-пэкс — и я уже сплю. Мне всё запомнилось очень чётко: сначала головокружение, затем полёт и какие-то цветные круги, и вот я уже чувствую задницей жёсткую и плоскую поверхность сидушки школьного стула, а локтями парту.

В то, что я очутился в кабинете русского языка и литературы средней школы № 5 города Котлогорска Московской области, я поверил сразу. Потому что всё было то самое: и свет из окон, и запах, который ни с чем в мире не спутаешь, и унылые хлорофитумы в пластмассовых горшках, и Александр Сергеевич с Михаилом Юрьевичем, Львом Николаевичем и Алексеем Максимовичем на стене, и одноклассники мои — мальчики в синих штанах и куртках с шевроном с раскрытой книгой и восходящим солнцем на рукаве, девочки — в коричневых платьях с белыми воротничками и чёрными фартуками, и классная наша — Валентина Григорьевна — со своим огромным шиньоном на голове, в кремовой блузке с жабо, из которого выглядывал круглый кулон с кварцевыми часами внутри и в ужасной, видимо сшитой из старых штор, макси.

И главное, я — комсомолец Валя Силантьев — сижу на четвёртой парте во втором ряду рядом с Машкой Шевардиной, маленькой и толстой. Весу во мне килограмм пятьдесят, на мне школьная форма, голубая однотонная рубашка, чёрный галстук, на левой руке часы «Слава», подаренные родителями на тринадцать лет, на ногах коричневые полуботинки, потому что в кроссовках и, тем более, в кедах по школе ходить было нельзя. На моём носу ещё нет очков, я коротко пострижен, волосы зачёсаны на правый бок с пробором; на парте передо мной лежит раскрытая «общая тетрадь» и шариковая ручка «Bic», а рядом с партой на полу стоит чёрный пластиковый «дипломат».

Валентина Григорьевна поправила очки.

— Ансамбль «Кисс», США, — произнесла она так, будто объявляет их выступление, и вожделенные расписные уродцы через минуту пожалуют прямо к нам в тридцать девятый кабинет, — пропагандирует насилие, неофашизм, панк и употребление наркотиков. Название ансамбля расшифровывается как «Киндер Эс Эс». Перевод, я думаю, излишен. Их истерические вопли, которые за океаном называют музыкой, приводят к нервным болезням и даже сумасшествию. Но американским подросткам только этого и надо — одурманенные наркотиками они готовы слушать какофонию всю ночь на пролёт.

Валентина Григорьевна оторвалась от листа и обвела нас глазами.

— Советские учёные провели простой опыт, — продолжила она, — поставили магнитофон рядом с клеткой с лабораторными мышами и включили на полную громкость запись «хэви метал». Ровно через час…

— Мыши превратились в бегемотов, — шепнул мне на ухо мой сосед сзади, Мишка Миронов по прозвищу «Майрон».

Я прикусил губу, чтобы не заржать.

— …все мыши умерли! — победоносно закончила Валентина Григорьевна.

Я повернулся назад. Все, кто услышал Мишку, беззвучно тряслись. Сам Мишка и его соседка, девочка с самыми крупными формами в классе, Рая Хусаинова, были уже практически под партой от хохота. Я не без удовольствия посмотрел на Раю и вспомнил, что вместо выпускного вечера у неё и у некого Сани Терентьева по кличке «Стакан» была свадьба, потому что дальше тянуть было некуда, и так уже пальцем показывали.

— Силантьев, чего вылупился? — Рая справилась со смехом и смотрела на меня, как четырнадцатилетние девочки обычно смотрят на четырнадцатилетних мальчиков. С презрением.

Я отвернулся. А Валентина Григорьевна, между тем, не унималась:

— Ансамбль «Блек Саббат» — пропагандирует насилие и порнографию. «Джудас Прист» — антикоммунизм и расизм. «Пинк Флойд» — извращение внешней политики СССР…

Мишка, услышав знакомые названия, сделал правой рукой «козу», а головой стал совершать резкие кивательные движения. У Раи и ещё нескольких девчонок на других партах, которые это видели, снова случился приступ хохота.

— Я не понимаю, что здесь может быть смешного? — Валентина Григорьевна положила лист, с которого читала себе на стол. — Опять ты, Миронов что-нибудь отчебучил?

Но Мишка был уже само смирение — сидел со сложенными на парте руками и внимал Валентине Григорьевне. Девочки тоже успокоились. Только по их красным физиономиям можно было догадаться, что секунду назад они были готовы лопнуть со смеху.