Флорентийские маски

Мексиканцу позарез нужно было связаться с Ласло. Он боялся, что, воспользовавшись его отсутствием, люди, претендовавшие на отцовское наследство, предпримут новые шаги против него. Из Сересас он уехал в мрачном настроении, с трудом сдерживая себя. Его мать, по обыкновению, сумела вывести его из равновесия и подтолкнуть на поступки, которые он совершал лишь под влиянием загоняемых куда-то вглубь инстинктов. Мать рассказала ему о смерти Марка Харпера, но умолчала о подробностях. Антонио не удалось узнать от нее практически ничего, в том числе и того, каким образом эта информация стала ей известна. Он несколько раз переспрашивал ее, просил, умолял, но в ответ слышал лишь ничего не значащие фразы, которыми мать всегда отделывалась в самых драматических жизненных ситуациях. Она сказала, что приехала в Мексику лишь для того, чтобы быть рядом с сыном, когда он узнает о смерти друга. Ласло во время их разговора старался держаться в тени – в прямом и переносном смысле. Он лишь с опаской оглядывался на двери гостиной, ожидая, что в какой-то момент на пороге появится разгневанный мажордом. Однако Хоакин к ним так и не вышел, и Антонио на обратном пути уже забыл о страхе, внушаемом ему этим человеком, потому что его гораздо больше занимали те откровения, которые ему все-таки удалось выудить у матери.

Вдова звезды мексиканского кино узнала о смерти Марка Харпера от одной старой подруги – актрисы, которая снималась примерно в одно время с ней. Сейчас, почти забытая зрителями, она жила скромно – на пенсию, которую милостиво выплачивал ей один из ее бывших возлюбленных. Обо всем этом Антонио рассказал Федерико за кофе в баре неподалеку от площади Синьории.

Переговорив с Ласло по телефону, Антонио вместе с Федерико вышел из гостиницы и отправился гулять по городу. Гуляли они не меньше часа. Ни один из них не хотел раньше времени садиться за обеденный стол, а беспокойство, испытываемое обоими, заставляло их плутать по улицам, без всякого плана. Время от времени Антонио оглядывался, словно опасаясь увидеть за спиной кого-то, кого он так и не решился назвать своему другу. Иногда и Федерико ловил себя на том, что напряженно озирается, но и он не смог бы сформулировать, кто конкретно мог следить за ними и почему этого следует опасаться.

– Ты вроде бы сказал, что череп куда-то исчез. Как это получилось, ты же хранил его в отцовском сейфе?

Дыхание Антонио участилось, и он поспешно рассказал Федерико обо всех усилиях, предпринятых им, чтобы вернуть череп. Во всей этой ситуации вопросов было гораздо больше, чем ответов.

– Когда мы ехали в Сересас, я был уверен, что череп украл Хоакин, но появление матери сломало все схемы, которые выстроились у меня в голове. Раньше ее никогда не волновало то, что касалось меня. В последний раз мы виделись на похоронах отца, и мне показалось, что ее равнодушие было столь же очевидным, как и факт его смерти. Федерико вдруг осознал, что кончина актера помогла ему понять, насколько та история, в которую они с друзьями впутались, связана с обстоятельствами их жизни: теперь ничего не происходило просто так.

– Похоже, мы слишком далеко зашли. Знаешь, если бы все вернулось назад, ничто не заставило бы меня принять участие в наших поисках, да и в самой покупке.

Это искреннее признание ни в коей мере не меняло сложившейся ситуации, по крайней мере для Антонио, который понимал теперь, что все проблемы с отцовским имуществом и его правом на наследство так или иначе связаны с проклятым черепом.

– Что поделать, вернуться в прошлое еще никому не удавалось. Череп – мой, и, если с ним связана какая-то тайна, раскрыть ее должен только я. И я никому не позволю воспользоваться чудодейственными свойствами этой штуковины, если, конечно, они у нее есть. Отец ведь знал о существовании черепа и предупредил меня об опасности. К сожалению, у нас не было времени разобраться, что это за опасность и почему она мне угрожает. Он умер практически сразу после того, как дал мне понять, что ему известно об этом черепе гораздо больше, чем я могу предположить.

Федерико несколько озадачили запальчивые слова Антонио. С некоторых пор череп, оказывается, принадлежал только ему, а не всем троим друзьям. Раньше мексиканец никогда не проявлял подобного чувства собственности. Это заявление не могло не спровоцировать деликатного, но довольно ироничного комментария профессора Канали:

– А я-то думал, что череп принадлежит нам всем и если есть возможность получить от него хоть какой-то прок или выгоду, то мы поделимся этим поровну.

Антонио тотчас же понял всю нелепость своих рассуждений. Смутившись, он посмотрел куда-то в небо, где над их головами висела луна, – ночное светило появилось на голубом небосводе среди бела дня, подчеркивая иррациональность момента.