Флорентийские маски

– Прекрасная Аусония принадлежит нам. Скоро начнется новый цикл, новая эпоха, и все это благодаря тебе, мой друг. Кончилось наше прозябание, и мы, бедные актеры, встретим наконец нашего спасителя. Настает время подлинной свободы!

Профессор поднял бокал и произнес тост в честь блестящего будущего, уже видневшегося на горизонте. На самом деле он понятия не имел, о чем говорит старый Винченцо, но был твердо намерен следовать ходу его мысли.

– А как мы этого добьемся, Винченцо? Я, смиренный посланник судьбы, обращаюсь к тебе за разъяснением.

– Твой мексиканский друг привез сюда череп. Я его пока что не видел, но уже ощущаю где-то рядом аромат этой лысой головы, на макушке у которой пробиваются ростки новых волос – те самые ростки, которые озеленят наш сад. Я еще помню, как свел счеты с жизнью этот бедный парень. Он едва успел превратиться в живого человека из плоти и крови и решил повторить свое первое путешествие – вернуться в чрево чудовища, которое и пропитало его эссенцией вечной жизни. Он привязал себе на шею тяжелый камень и бросился в море с той же скалы, с которой шагнул в воду в первый раз, но на этот раз он уже не был деревянным мальчиком и не мог удержаться на поверхности, а под водой ему нужно было дышать, как и любому из нас. Море его поглотило, и никто больше о нем ничего не слышал. Так продолжалось много лет, пока вы – трое храбрых молодых людей! – не догадались, кому могли принадлежать эти печальные останки, выкопанные из песка. – С этими словами он сделал еще глоток вина, церемонно поклонившись Федерико в знак благодарности. – Мы бывали в доме Лурдель раньше вас, намного раньше, но нам не посчастливилось найти реликвию. Я сам, не вставая с этого кресла, – он сделал жест в сторону кресла, где еще недавно почти без сознания полулежал Федерико, – обнаружил эту жалкую хижину в порту, возле кафе «Кюль-де-Сак», в этой грязной столице государства бывших рабов.

– Папа, хватит! Ты слишком много выпил. Сам не понимаешь, что говоришь, – почти закричала Коломбина, вскочив со стула.

– Оставь его, пусть говорит! – прикрикнул на нее Федерико, уже забывший и о лихорадке, и об усталости. – Подобострастно поклонившись старому актеру, он обратился к нему в насмешливо-высокопарном стиле: – Божественный Арлекин, эта танцовщица заставляет тебя замолчать, потому что капитан Скарамуш соблазнил ее, пока ты добивался любви женщины с огненными волосами, дочери католика-поджигателя. Я сам видел, как в день Праздника пороха она танцевала с тремя ведьмами из Зазеркалья.

– Черт тебя побери! – гневно обрушилась на него Андреа. – Хватит лезть в больные мозги моего отца. Ты решил воспользоваться его состоянием, но уверяю, что ничего полезного для себя ты там не найдешь. Тебе не удастся узнать ничего, что знать тебе не положено.

Винченцо де Лукка встал из-за стола и рассмеялся. Он обнял Федерико и, не обращая внимания на дочь, продолжал разглагольствовать. Неожиданно он стал серьезным и без всякой связи с предыдущими словами спросил профессора, глядя ему в глаза:

– А ты знаешь, где могила Джеппетто? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Завтра, когда к нам придет твой друг, мы все вместе отправимся туда.

Это были последние слова, которые Винченцо де Лукка произнес в тот вечер. Сколько ни пытался Федерико подбить его на продолжение разговора, настроение актера изменилось. Он быстро допил свое вино и столь же поспешно вышел из зала. Федерико остался один на один с Андреа, которая, не проявив никакого внимания к его персоне, проводила его в комнату, где он провалился в глубокий сон на те недолгие часы, что еще оставались до наступления дня.

Глава седьмая

Единственной могилой во Флоренции, достойной внимания профессора Канали, был знаменитый пантеон Медичи. Он бывал там не раз и надолго задерживался у величественных гробниц. Ему казалось, что здесь царит какая-то особенная атмосфера, а высота нависшего над могилами купола не только позволяла, но и помогала душе воспарить над обыденностью. Мысли порхали под куполом, словно бабочки, едва касаясь хрупкими крыльями знаменитых фресок Пьетро Бенвенути. Резной мрамор, огромные гробницы с траурными арками приковали к себе его внимание с самого первого раза, когда он оказался во Флоренции. Художественное наследие, накопленное в тосканской столице, включало величественный ансамбль надгробных памятников, о которых Федерико думал перед тем, как уснуть.