Флорентийские маски

Антонио не особенно часто навещал отца, когда тот уединялся на своей вилле. Большую часть времени старый актер посвящал приведению в порядок огромной фильмотеки, некогда собиравшейся в спешке и теперь нуждавшейся в классификации и составлении каталога. В коллекции были собраны лучшие ленты всех времен и народов, включая, разумеется, и те, в которых сам актер исполнял главные роли, и поставленные им как режиссером. Ближе к концу своей творческой карьеры он, уже располагавший немалыми финансовыми средствами и связями, позволил себе роскошь выступать в качестве продюсера фильмов с собственным участием. Антонио никогда не интересовался картинами, в которых снимался отец. В открытую он об этом не говорил, но сумел дать старому актеру понять, что лучше его об этих фильмах не спрашивать. Вот почему, когда Антонио попросил разрешения съездить на несколько дней на виллу, отец не мог сдержать удивления и поинтересовался:

– Ты все-таки скажи, зачем ты туда собрался? Надеюсь, не для того, чтобы устроить очередную многодневную оргию с алкоголем и наркотиками!

– Видишь ли, – ответил Антонио, демонстрируя умение держаться в роли, достойное профессионального драматического актера, – мне не нужно ехать на твою виллу, чтобы заняться тем, что ты описал так емко и образно. Я хотел бы покопаться в твоей коллекции фильмов и посмотреть кое-какие картины с твоим участием.

Старому актеру пришлось применить все свои навыки и опыт работы на съемочной площадке, чтобы не показать Антонио своего удивления. Больше всего на свете ему не хотелось, чтобы сын понял, что он ему не поверил. Зачем, спрашивается, ему понадобилось врать, чтобы поехать в загородный дом, который принадлежит ему в той же мере, как и отцу, и откуда его никогда в жизни не прогоняли? Зачем придумывать для этого какой-то благовидный предлог? Относительно найденного черепа, хранившегося теперь в семейном сейфе, отец Антонио, кстати, был не в курсе. Сам Антонио не без основания полагал, что не стоит беспокоить отца рассказами о столь мрачной и странной находке, тем более что Пиноккио был в какой-то мере литературным соперником того персонажа, которого его отец всю жизнь играл на экране. Знаменитый комик создавал перед камерой образ ожившей куклы, марионетки, не желавшей двигаться в ту сторону, куда тянули ее привязанные к рукам и ногам нитки. Кроме того, этот персонаж также не гнушался пофантазировать, а то и откровенно наврать, чтобы выкрутиться из очередной переделки, в которую угодил, затеяв рискованную игру с судьбой. Отличало этих двух персонажей немногое: во-первых, нос и, во-вторых, материал, из которого они были сделаны. Отец Антонио не был вырезан из полена, а его носовой отросток не превышал среднестатистических размеров. Более того, даже по форме нос актера – небольшой и чуть вздернутый – являлся полной противоположностью того выдающегося экспоната, что украшал физиономию деревянного мальчишки. Впрочем, скромные размеры и ничем не примечательная форма носа не мешали актеру тонко чувствовать изменчивые запахи жизни – как ее тончайшие ароматы, так и зловоние эпохи, требовавшей от него не столько ума, сколько хитрости и изворотливости. Характерными чертами персонажа, созданного отцом Антонио, были упитанный животик, помятый пиджачок с вечно коротковатыми рукавами и не менее мятые брюки, с которыми ему из фильма в фильм не удавалось справиться и примириться: в самый ответственный момент они так и норовили соскользнуть с его «талии», словно подчеркивая контраст между внешней упитанностью и внутренней истощенностью и вечно испытываемым этим героем душевным голодом. В общем, этому самому смуглому комику за всю историю мирового кино удалось создать образ, с одной стороны, достаточно простой и насквозь читаемый, а с другой – в немалой степени сентиментальный. В свое время по такому рецепту создавались самые яркие мифы кинематографа. По сравнению с этим образом Пиноккио был в значительно большей степени бунтовщиком, этаким piccolo signorino [16], которому до смерти надоели и культура, и искусство. Схожесть между ними была скорее внутренней, чем физически осязаемой: и тот и другой были прирожденными шутами, оба вступали в конфликт с одними и теми же персонажами, олицетворявшими обывательский конформизм, оба восставали против общепринятого порядка вещей и кажущегося незыблемым мироустройства. Задумываясь об отце с этой точки зрения, Антонио не мог не признать, что старый актер был человеком интересным и оригинальным. Единственный упрек, который можно было ему предъявить теперь, спустя много лет, состоял в том, что он не нашел в себе сил умереть вместе со своим персонажем, переставшим появляться на экранах.