Флорентийские маски

Подробно ознакомившись с посланиями товарищей по так странно закончившемуся путешествию на Гаити, Марк понял, что лишь он один остался в стороне от поисков. Ему нечем было поделиться с друзьями, и он ничем не мог помочь им в их попытках восстановить утраченный скелет куклы, созданной Коллоди, по одному-единственному сохранившемуся фрагменту, пусть и весьма эффектному. Нежелание Марка предпринимать какие-то активные действия было основано на его скептическом отношении ко всей этой затее: с его точки зрения, история Пиноккио не могла быть реальной просто потому… что не могла быть таковой. Если же вдруг исследования, проведенные его друзьями, дадут неопровержимые доказательства подлинности носатого черепа, то и в этом случае в жизни Марка не произошло бы никаких перемен. Какое, спрашивается, отношение к нему могла иметь вся эта история, являющаяся частью столь не любимого Марком мира массовых зрелищ и увеселений? Его не прельщала и возможная перспектива произвести сенсацию и в итоге занять место на страницах какой-нибудь ученой книги, которую, быть может, даже будут из поколения в поколение брать с полки и перечитывать его собратья по священному братству библиофилов. Нет, все это не могло заставить Марка изменить свое безразличное отношение к истории, в которую втянули его друзья. Марк не выбирал ни эпоху, ни общество, в которых он жил. Но ему хотелось сохранить в своей жизни то, что казалось ему самым хрупким и уязвимым, а именно свое серое и унылое, пасторально-умиротворенное существование на условиях практически полной анонимности. На данный момент во всем этом его не устраивало лишь одно: он не мог смириться с тем, что его друзья отважно ввязались в дело, от которого им при любом раскладе не будет никакой реальной пользы, и, невзирая на все опасности, продолжают свои поиски, в то время как он не помог им ни единым словом или делом. В его глазах все обстояло именно так: двое друзей продемонстрировали способность к целеустремленным действиям и преодолению недоверия к своему делу, а кроме того, проявили даже способность к самопожертвованию. Марка продолжали терзать сомнения: несмотря на активные действия двоих его друзей, несмотря на их отважные экспедиции в неведомое, они так ничего и не добились – ни подтвердить, ни опровергнуть внекнижное существование ожившей куклы по результатам проведенных исследований было невозможно. Вполне вероятно, что оба они ошиблись курсом и теперь героически преодолевают трудности на пути, ведущем в никуда. Марк же хотел действовать наверняка – не вступая в какие-то подозрительные братства и не поддаваясь галлюциногенному воздействию загадочных, неизвестно откуда взявшихся фильмов.

Вот с таким настроением Марк Харпер и стал посещать библиотеку Британского музея. Ему всегда нравилось копаться в этих бездонных архивах, где даже самое мумифицированное безразличие может неожиданно предстать в образе цветущей юности. В столице у него были хорошие знакомые, которые облегчили ему путь к редким рукописям, документам и просто старинным изданиям. В распоряжение Марка были предоставлены тексты на любом письменном языке, от которого сохранились хоть какие-то свидетельства. Сотрудники этого огромного учреждения скоро привыкли к нему и стали воспринимать как одного из библиофилов среднего калибра, которые, словно стая голодных чаек, пирующих на городской свалке, набрасывались на это бездонное месторождение знаний, образов и просто изящной словесности.

Марк проводил в главном читальном зале под знаменитым стальным куполом долгие часы. Порой он чувствовал себя евклидовым муравьем, тщетно пытающимся постичь великие категории мирового разума. Действовал он тихо и осторожно: прикрываясь, как щитом, принадлежностью к старинному и благородному семейству, образованием, полученным в одном из лучших университетов, и свойственным ему от рождения чувством стиля Марк посвятил окружающих его в библиотеке людей в свои намерения пополнить познания в области итальянской истории XIX века и проявлял готовность перелопатить для этого один за другим десятки томов. Уже больше месяца он по крайней мере раз в неделю приезжал в этот храм науки, где и проводил свои свободные часы.