Флорентийские маски

Во вторник на той же неделе беспокойство Федерико достигло высшей точки. На следующий день ему предстояла поездка во Флоренцию, где он должен был пройти обряд посвящения в карбонарии. Его сердце бешено колотилось, а руки тряслись мелкой дрожью. Он заметил это в тот момент, когда сел за компьютер, чтобы написать письмо Марку. Англичанин, оказывается, некоторое время назад обручился с Адой Маргарет Слиммернау и счел своим долгом сообщить друзьям о принятом решении. Эта новость не могла не удивить Федерико, но в то же время порадовала его тем, что была в своем роде поводом, чтобы рассказать другу о своих собственных планах и намерениях.

В нескольких словах Федерико сообщил Марку о своем грядущем посвящении в тайное братство и напомнил, что Антонио написал ему о найденной ленте Мельеса, про которую не было известно практически ничего. Ее название было утрачено, а точный метраж оставался неизвестен. Тем не менее мексиканец был твердо уверен, что через короткое время сможет предложить друзьям убедительное толкование загадки черепа. Вот только как и чем объяснить беспокойство Антонио и его предупреждения, Федерико не знал. Придуманная или реальная опасность нависла над тремя безрассудными головами, как занесенный топор палача.

«…Не знаю, что и подумать, Марк. Подозревать Антонио в чем бы то ни было у меня нет ни малейшего повода. И все же скажи на милость: ну какая, спрашивается, опасность может исходить от людей, интересующихся историей носатого черепа? В конце концов, мы сами нашли эту диковину и сами изменили собственную жизнь ради того, чтобы раскрыть тайну. В любом случае я отступать не намерен, какие бы опасности нам ни грозили. За последние месяцы у меня было время о многом подумать… Да, пока что у меня в руках нет никаких неоспоримых доказательств, но я на сто процентов уверен, что Пиноккио принадлежал к карбонариям; состояли в этом обществе и его отец, и автор знаменитой сказки. Завтра мне предстоит дать присягу тайному ордену, и я уверен, что передо мной раскроется тайна ожившей деревянной куклы. Марк, я не хочу принимать всерьез опасения Антонио, и все же давай договоримся так: я снова свяжусь с тобой не позже чем через неделю. Если же по какой-то причине я не выполню этого обещания, то прошу тебя… А впрочем, я и сам не знаю, о чем тебя попросить. Поступай как сочтешь нужным, дружище».

Марк прочитал письмо друга и надолго задумался. За окном моросил мелкий дождик, который зарядил, похоже, не на один день. Стекавшие по стеклу капли присоединялись к копившимся в душе Марка сомнениям. Затеянное им и его друзьями предприятие начинало казаться ему все более и более опасным. В письме своего итальянского друга он увидел вполне реальную угрозу, куда более серьезную, чем та, что, судя по всему, интуитивно чувствовал Антонио. Вступать в какое-то тайное братство было верхом безрассудства со стороны Федерико. В конце концов, кто его знает, какие фанатики состоят в этой организации. Похоже, преподаватель кафедры общего языкознания зашел слишком далеко и не принял во внимание слова, которые изрек Пиноккио, когда валялся в ногах у хозяина кукольного театра Манджафуоко: «Если несчастный Арлекин, мой верный друг, погибнет вместо меня, это будет в высшей степени несправедливо».

Чем помочь другу, Марк не знал. Какое право он вообще имел давать ему какие-либо советы, если сам решил жениться, будучи убежден, что именно посредством этого брака ему удастся приоткрыть завесу над тайной найденного ими черепа? Несмотря на всю свою влюбленность, Марк не был настолько наивен, чтобы не почувствовать взаимного интереса, который представляли и для него, и для Ады эти отношения. Мисс Слиммернау со дня знакомства не переставала напоминать ему – намеками и в открытую – о своих особых знаниях в области истинной истории жизни Пиноккио. Не было случайностью и ее чудесное появление в Главном читальном зале; неспроста она смогла очень быстро подобрать Марку именно ту литературу, которая была нужна ему в начатых поисках. Кстати, благодаря Аде его перестали мучить призраки и видения. Вскоре Марк, заходя в читальный зал, перестал испытывать страх встретиться с очередным призраком, и в его памяти сохранилось лишь одно яркое видение: молодой Диккенс, выводящий на листе блокнота слова «Сатис-хаус».