Флорвиль и Курваль, или Неотвратимость судьбы

О милая моя Флорвиль, в душе нашей более, нежели в разуме, должно искать потребность в Боге, направляющем и испытывающем нас. Именно душа побуждает нас к служению ему, и она единственная убедит тебя, любезный друг, что самой чистой и самой благородной религией является та, в лоне которой мы рождены. Так будем же радостно и примерно блюсти ее обычаи, дарующие нам утешение. И да посвятим самые счастливые часы наши служению ей. И, незаметно ведомые милосердной дланью по дороге любви и сострадания до последнего дня жизни нашей, принесем мы к подножию престола Предвечного нашу душу, сотворенную им ради постижения его, дабы мы, просветленные, верили в него и поклонялись ему.

Так говорила мне госпожа де Леренс, так разум мой укреплялся от ее советов, и душа моя очищалась под ее возвышающим влиянием. Но я уже сказала, что не буду пространно рассказывать о жизни своей в ее доме, чтобы не отвлекать внимание ваше от основных событий. Вам, человеку великодушному и чувствительному, должна поведать я о прегрешениях моих, ибо Небу, по воле которого я мирно следовала путем добродетели, угодно было подвергнуть меня испытанию.

Я не прекращала переписку с госпожой де Веркен. Регулярно, два раза в месяц, я получала от нее известия, и хотя мне следовало бы отказаться поддерживать наши отношения, а перемены в моей жизни и высоконравственные принципы некоторым образом даже вынуждали меня прервать их, долг мой перед господином де Сен-Пра и, признаюсь, более того — некое тайное чувство — неумолимо влекли меня к местам, некогда столь мне дорогим. Надежда получить сведения о сыне также побуждала меня не порывать с госпожой де Веркен, которая в свою очередь оказывала мне честь постоянными письмами.

Я пыталась обратить госпожу де Веркен в свою веру, расписывала радости своей новой жизни, но она считала их эфемерными и вышучивала доводы мои или же приводила противные. Постоянная в убеждениях своих, она заверяла меня, что ничто не сможет ее переубедить. Она писала мне о неофитах, ради забавы обращенных ею в свою веру, их послушание она оценивала гораздо выше моего. По словам этой развращенной женщины, их беспрестанные грехопадения были ее маленькими победами и доставляли ей радость и удовольствие, ибо вступившие на стезю порока юные создания тешили ее, совершая все то, что подсказывало ей ее воображение, в то время как она сама уже была не способна на подобное.

Я часто просила госпожу де Леренс помочь мне красноречием своим опровергнуть моего противника; та с радостью соглашалась. Госпожа де Веркен отвечала нам, и умозаключения ее, нередко весьма резонные, побуждали нас прибегать к иным аргументам, подсказанным душою чувствительной, которая, как справедливо полагала госпожа де Леренс, неминуемо должна была одолеть порок и посрамить неверие. Время от времени я справлялась у госпожи де Веркен о том, кого я все еще любила, но та не могла или не хотела ничего сообщить о нем.

И наконец, сударь, перейдем ко второму злосчастному событию моей жизни, к кровавому происшествию, воспоминания о котором каждый раз терзают мне сердце. Вы же, узнав об ужасном преступлении, виновницей коего я являюсь, несомненно, откажетесь от своих более чем лестных планов в отношении меня.

Дом госпожи де Леренс, весьма разумно обустроенный, открыт был для нескольких друзей. Нас часто навещала госпожа де Дюльфор, женщина в возрасте, бывшая ранее в свите принцессы Пьемонтской. Однажды она попросила у госпожи де Леренс разрешения представить ей молодого человека, имеющего блестящие рекомендации. Она желала бы ввести его в дом, где добродетельные примеры способствовали бы формированию души его. Моя покровительница извинилась, но отказалась, ибо она никогда ни принимала у себя молодых людей. Затем, поддавшись настойчивым уговорам подруги, она согласилась сделать исключение для кавалера де Сент-Анжа. И он появился.

Предчувствие ли… или нечто иное, что вам будет угодно, сударь, охватило меня при виде этого молодого человека, я вся задрожала, не понимая отчего… едва не потеряла сознание… Не найдя причин для сего странного состояния, я приписала его внутреннему недомоганию, и Сент-Анж перестал тревожить меня.

Но если молодой человек с первого же взгляда произвел на меня столь волнующее впечатление, то подобное воздействие оказала на него и я… Я узнала об этом из его собственных уст. Сент-Анж был исполнен такого почтения к дому, раскрывшему ему свои двери, что ни на минуту не забывался и не давал вырваться наружу охватившему его пламени. В течение трех месяцев он так и не осмелился заговорить со мной. Но глаза его изъяснялись столь выразительно, что невозможно было ошибиться в его чувствах.