Флот нашей родины

Через час показался новый отряд японских крейсеров. Русские корабли были взяты в огонь с двух сторон. Все чаще и чаще на палубу и на мостик стали падать неприятельские снаряды. Черный удушливый дым заволакивал непроницаемой завесой палубные надстройки, проникал через вентиляцию в машины.

Но «Аврора» и «Олег» не отступали. Сблизившись до 25 кабельтовых, они продолжали вести бой уже с 10 неприятельскими кораблями.

На правом шкафуте «Авроры» вспыхнул пожар. В борту у ватерлинии насчитывалось уже свыше десяти пробоин. Снаряд, ударивший в левый борт, сделал пробоину в 8 кв. футов. Испортился элеватор для подачи снарядов. Пришлось прибегнуть к ручной подаче. Следующий снаряд пробил правый борт, и почти тотчас же вблизи батарейной палубы разорвался крупный фугасный снаряд. В борту зияла пробоина в 20 кв. футов.

В разгар боя по кораблю разнеслась тревожная весть: «Убит командир».

В боевую рубку поднялся старший офицер крейсера.

Несмотря на ураганный артиллерийский огонь, команда «Авроры» ни на один миг не теряла присутствия духа. Раненый комендор Зиндеев решительно отклонил предложение покинуть батарею и итти на перевязочный пункт. Кое-как перевязав рану с помощью товарищей, он остался в строю. Часовой Борисов, тяжело раненный, ползком добрался до ящика с патронами и выбросил его за борт буквально за несколько мгновений до того, как пламя охватило бы этот ящик. Так же мужественно поступил и сигнальщик Мекерин. Заметив, что один фал заело и потому нельзя спустить поднятый сигнал, бесстрашный матрос под непрерывным дождем снарядов полез очищать фал. Он спокойно возился у правого нока фока-реи, пока не спустил сигнала.

Почти без всякой смены работали машинисты и кочегары. Разобщенные с внешним миром, они не знали обстановки и вынуждены были строить разные предположения о ходе боя. Крейсер, имевший крен до 40 градусов, при поворотах кренился еще более. В машине создавалось впечатление, что корабль перевертывается.

Все трубы крейсера были изрешечены бесчисленными мелкими осколками. Передняя и средняя трубы от попадания снарядов имели пробоины — одна в 45, другая — в 25 футов. Повреждение труб сразу же уменьшило тягу и сильно увеличило расход угля. От кочегаров потребовалась еще более напряженная и усиленная работа.

Машинная команда действовала с поразительной ловкостью, умением и спокойствием, работая без смены с 12 часов дня до 12 часов ночи. Некоторые кочегары и машинисты бессменно стояли на вахте по 28 часов. Но люди не жаловались ни на тяжесть работы, ни на удушающую и мучившую их жажду. Пресная вода была горячей и противной на вкус.

Вот один из многих примеров скромной и вместе с тем необычайной отваги людей. Машинист Богаевский должен был при часто меняющихся ходах то открывать, то закрывать главный детандер. На индикаторной площадке стояла страшная жара. Богаевский, открывая и закрывая клапан, то и дело подставлял свою голову под струю воздуха из вентиляторной трубы. Когда Богаевскому предложили подсмениться, он отказался.

Прорваться во Владивосток не удалось. Выйдя из боя, «Аврора» направилась к Филиппинским островам.

21 мая «Аврора» вместе с другими крейсерами благополучно своим ходом дошла до Манилы. После 20-дневного пребывания в море раздалась наконец давно ожидаемая команда: «Все наверх, на якорь становиться!» Корабли были интернированы.

После заключения мира с Японией, исправив повреждения, «Аврора» в феврале 1906 г. вернулась в Либаву.

В кампанию 1914 года «Аврора» плавала в отряде морского корпуса. Но с началом войны «Аврора» вступила в состав действующего флота. В августе она вместе с другими кораблями бригады крейсеров несла дежурство у устья Финского залива. В дальнейшем крейсеру пришлось нести дозорную службу в шхерных районах Балтийского моря.

В ноябре 1916 года «Аврора» пришла в Кронштадт, а затем перешла в Петербург, став к стенке у Франко-русского завода. Это был последний переход крейсера под андреевским флагом.

Приближалась Великая Октябрьская социалистическая революция.

Носить матросскую форму императорского флота являлось большим несчастьем. Жизнь матросов на крейсере «Аврора» протекала, так же как и на всех других кораблях, в обстановке деспотизма самодержавного строя и мрачного произвола офицерской касты. Издеваться над матросам, бить его не считалось зазорным. Лишь отдельные офицеры считали позором побои и телесные наказания. Обычно матроса били все — фельдфебели, боцманы, унтер-офицеры и «господа офицеры».

На портовом буксире, шедшем из Ораниенбаума в Кронштадт, лейтенант с «Авроры» Захаров, услышав, как матрос Заботин выругался, приказал:

— Молчи, сволочь!

Матрос не стерпел и ответил офицеру:

— Я не сволочь, а матрос.

Недолго думая, Захаров тут же избил «недисциплинированного» матроса, деликатно сообщив в рапорте по начальству, что «ударил матроса по физиономии».