Флот, революция и власть в России: 1917–1921

– У нас прислуги нет! Все, что вы видите, я ведь сама приготовила!

Так вот каковы француженки! Как они не похожи на наших полковых дам. Умеют и кастрюлю, и метлу в руках держать, умеют и предстать перед мужем и гостем во всем обаянии женской красоты. Быт офицера устроен иначе. Денщик Фелина детей в колясочке не возит и обязан только ухаживать за конем и чистить сапоги офицера; но он их только чистит, а не снимает и в морду не получает. После русской армии все это казалось странным, даже непонятным»[346]. Действительно, в начале ХХ в. представить себе семью русского офицера без кухарки совершенно невозможно, а более-менее благополучной могла считать себя семья с детьми, нанимающая кухарку, горничную и няню, не считая казенного денщика главы семейства.

А вот другой пример: «Назавтра мой “billet de logement” (направление на постой. – К. Н.) привел меня в небольшой потемневший от времени каменный домишко пехотного капитана в отставке. Одетый по случаю появления войск в опрятный пиджак с тоненькой красной ленточкой Почетного легиона в петлице, мой хозяин начал прием с показа мне своих владений, состоявших из обширного фруктового сада и крохотного, но идеально возделанного огорода, без единого сорняка, без единой ямки. Он снимает ежегодно два – три урожая разных овощей, их ему с женой хватает на целый год. Ценные груши «дюшес» он посылает на продажу в Нанси, и это вместе с пенсией составляет его скромный годовой бюджет. Рабочего с лошадью ему приходится нанимать только на два дня весной для пропашки. Корову он доит сам. История этого капитана проста. Четверть века назад, выслуживши чин унтер-офицера, он окончил офицерскую школу Сен-Максанс, что ставило его ниже офицеров, окончивших Сен-Сирскую школу, куда попадали сыновья богатых родителей. Это же явилось причиной его медленного продвижения по службе, и, прокомандовав ротой свыше десяти лет, он достиг предельного возраста. Вернувшись в родную деревню, он вполне освоился со своим положением, почитывает, как всякий интеллигент, местную газету радикал-социалистов, а по воскресеньям – журнал “Меркюр де Франс” в лиловой обложке; на следующий год он рассчитывает стать мэром, а под старость дней – даже “conseiller général” (член департаментского совета, выборщик в многочисленных выборах), и как бы ни была мелочна и лишена интереса жизнь этого скромного человека, а все же по сравнению с бытом и с притязаниями русских офицеров она тогда мне представлялась симпатичной. Человек с капитанскими галунами не стыдится своего скромного происхождения, любит свое родное гнездо, своих односельчан, не гнушается черной работы, не опускается на дно, умеет жить на скромные средства не только без долгов, но даже со сбережениями на старость дней»[347].

Сравнение этих отрывков воспоминаний прекрасно иллюстрирует разницу в запросах офицерства в России и во Франции. В России и в ряде других стран Европы, например, в Германии, Швеции или Великобритании, где в начале ХХ в. сохранялись значительные пережитки феодальных порядков и были живы аристократические традиции, производительный труд для офицера был чем-то недопустимым, а необходимость прибегнуть к нему в отставке воспринималась как жизненная катастрофа. Не случайно появление в трилогии А. Н. Толстого «Хождение по мукам» образа подполковника Тетькина, занявшегося в начале 1918 г. варкой гуталина и «записавшегося» на бирже труда безработным, – символ «разофицеривания»[348].

В то же время офицер должен был, как выражаются некоторые историки, заниматься «демонстративным потреблением», о чем свидетельствует, например, описание А. А. Игнатьевым жизни офицеров гренадерского корпуса и, в частности, гвардии. В то же время во Франции, где к началу ХХ в. установилось образцовое буржуазное общество, с офицера было снято бремя «демонстративного потребления» и общественное мнение, наоборот, требовало от него демонстрации «республиканской скромности» своего быта.

Словом, в сравнении с основной массой населения России, уровень жизни офицеров армии и флота был весьма высоким. Например, народные учителя начальных школ Санкт-Петербургского учебного округа получали в 1911 г. (в среднем!) от 301 до 433 руб. в год, разумеется, без казенного обмундирования, питания и квартиры[349]. Для учителей 1000 руб. в год, полагавшиеся низшей категории военно-морских чиновников, были недостижимым богатством.

С началом Первой мировой войны для морских офицеров была введена 50 % надбавка к жалованью и столовым. При этом части флота, базировавшиеся в Финляндии, получали все выплаты в иностранной валюте, то есть выигрывали на курсе еще 50 % полученной суммы.

Надо иметь в виду, что в столбцах, относящихся к Финляндии, не учитываются квартирные деньги, ибо в Финляндском военном округе квартиры русским военнослужащим по традиции отводились натурой, за счет местных средств. Данные о том, как выросли оклады после начала войны, приведены в таблице 3[350]. Суммы указаны в рублях.

Таблица 3