Ян Стасевич стоял на верхней палубе и рассеянно смотрел вслед удаляющемуся российскому сторожевику. Он вздрогнул и обернулся, услышав у противоположного борта судна плеск воды. Продолжая стоять на палубе, руки за спину, Стасевич с сумрачным видом наблюдал, как по штормтрапу на палубу выбираются водолазы, один, второй… Только два! И оба поляки, Полундры с ними не было. Агент Стасевич нахмурился, стал подозревать страшную для всей операции вещь: что, несмотря на все меры предосторожности, русский офицер все-таки сбежал от них.
– Где русский? – процедил он. – Что, сбежал? Упустили?
Но оба водолаза спокойно снимали с себя маски аквалангов, с наслаждением вдыхали свежий морской воздух, щурились на яркое солнце. После пережитого на глубине нервного напряжения гнев их начальника страшил их не более жужжания назойливой мухи.
– Нет, не сбежал, – отозвался наконец один из водолазов. – Сами же приказали в трюме его запереть… А оттуда при всем желании не сбежишь!
Агент Стасевич с заметным облегчением вздохнул, скроил на лице кривую улыбку.
– А вы почему поднялись? – снова спросил он. – Вам же было приказано оставаться там, на глубине…
– И подохнуть там? – пожал плечами один из водолазов. – Воздух для дыхания в баллонах – на пределе.
– А он? – изумленно переспросил агент Стасевич. – Он что же, без воздуха остался?
– Не знаю, – был беспечный и равнодушный ответ. – Сейчас баллоны сменим, спустимся туда снова. Может быть, еще успеем…
На лице Стасевича продолжала играть тонкая, ядовитая улыбка. В конце концов, это был не самый худший вариант. Если вовремя кому-то подсказать и кто-нибудь посторонний найдет русского пленника в трюме затонувшей баржи мертвым, провокация тоже окажется неплохой. Для Стасевича такое развитие событий было как бы запасным вариантом, и, уж конечно, лучше, чем если бы проклятый русский попросту сбежал. Так что агент вовсе не был недоволен таким оборотом. Однако вслух он сердито сказал:
– Этот русский нужен мне живым! Понимаете? Живым! Мне утопленник ни к чему!
– Понимаем…
– Так поспешите же, черт!..
Водолазы вальяжно расположились на палубе, в полном изнеможении после длительного пребывания под водой, они не хотели даже лишний раз пошевелиться. Другие моряки суетились вокруг них, снимали баллоны, надевали новые. Потом принесли еще один комплект баллонов, для оставшегося в трюме Полундры.
– Вы бочки сами-то видели? – спросил Стасевич.
– Видели…
– А русский знает, что в них?
– Мы ему не говорили, – отозвался водолаз. – Хотя у него, я думаю, будет время рассмотреть все подробно…
Стасевич нахмурился, отвернулся, отошел снова на капитанский мостик. Оттуда он с сумрачным видом наблюдал, как водолазы медленно поднимаются на ноги, переваливаются по штормтрапу через борт, отправляются в новое погружение.
У сидящего в трюме затонувшей баржи Полундры давно уже пропало четкое ощущение того, что из возникающих перед его глазами картин существует на самом деле, а что является только продуктом его погибающего от кислородного голодания галлюцинирующего мозга. Временами у него наступало прояснение, и он снова видел тускло светящийся зеленоватым светом фонарь, кучи песка в трюме баржи и торчащие из них цинковые бочки с ипритом. Но в следующее мгновение мозг его начинал фантазировать, ему казалось, что вот люк, ведущий в трюм, бесшумно отворился, и к нему приближается его отец. Удивление и радость Полундры велики: ведь он знает, что отец остался дома, в Североморске. Как же это здорово, что он сумел-таки узнать о трудном положении, в которое попал его Серега, успел прибыть на Балтику и спасти сына из подводного плена. Полундре только кажется немного странным, что его отец прибыл к нему без акваланга и одет вовсе не в гидрокостюм, а в свой парадный черный китель с золотым шитьем и всеми боевыми наградами. Полундра хочет спросить его, как же он ухитрился спуститься на такую глубину без вспомогательных средств, но язык не слушается его. Отец открывает под водой рот, и Полундра отчетливо слышит произносимые им слова: «Североморцы своих в беде не бросают!»
Но вот отец отплывает куда-то в сторону, и из-за его спины появляется Наташка, почему-то в развевающемся на ветру белом платье, нежно-золотистые волосы распущены, подобно пышным волосам русалки. И Полундре хочется крикнуть Наташке, что она напрасно в таком виде спустилась на глубину, что здесь так ходить нельзя, опасно для жизни. Что она обязательно должна надеть акваланг, иначе ей будет плохо от большого давления воды и нехватки воздуха. Однако губы Полундры шевелятся беззвучно, ни единого слова не может он произнести, и она так и уплывает прочь, пышные золотистые волосы развеваются в темно-зеленой воде.