— Это меняет всё, уважаемый Анатолий Михайлович. За этот месяц флот добился кое — каких результатов в боях с японцами. Теперь нашей армии совершенно нечего опасаться высадки вражеского десанта в тылу. Наши канонерские лодки расстреляли весь свой боезапас, поддерживая приморский фланг обороны Цинджоу. Более чем весь боезапас — около сотни девятидюймовых бомб пришлось позаимствовать у генерала Белого. И все они были выпущены по сухопутным позициям японцев. Успешно выпущены. Вражеский флот, обстреливавший наши позиции, понёс немалые потери. Так объясните мне причины панического бегства Четвёртой дивизии.
— Панического? — попытался защититься Стессель. — По — моему, вы сгущаете краски, Степан Осипович.
— Напротив, я чрезвычайно мягко высказываюсь о событиях последнего дня…
— Непростительно мягко! — перебил адмирала великий князь. — Действия генерала Фока откровенно предательские.
— Ваше высочество! — вскинулся начальник укрепрайона. — Даже вам не позволено выдвигать подобные обвинения против генерала, который не один десяток лет честно служил России.
— Спокойно, господа, спокойно! — вмешался Макаров. — Обвинять генерала Фока в измене, конечно, преждевременно…
— Никакой измены не было, — поспешил вмешаться осмелевший Стессель. — Фок выполнял мой приказ, а я выполнял приказ Алексея Николаевича…
— А на кой чёрт мы тогда с вами нужны, господин генерал, — ехидно поинтересовался Степан. — Чтобы выполнять приказы месячной давности? Не учитывая оперативной обстановки? Чтобы задницы свои, простите за выражение, приказами начальства прикрывать? Нет! У нас с вами 'беспросветные'* погоны на плечах знак того, что мы умеем принимать решения исходя из сложившейся обстановки.
— Чего же вы от меня хотите?
— Во — первых, немедленного смещения Фока с должности начальника дивизии, во — вторых, прекращения отступления подчинённых ему сил к Артуру. Пусть закрепятся на Тафаншинских высотах и возможно дольше удерживают японцев на дальних подступах к крепости и порту.
— Если противник бросит в преследование значительные силы… — попытался возразить генерал.
— У противника нет этих 'значительных сил', его войска обескровлены после нескольких недель боёв, подкрепления подойдут нескоро. К тому же наш флот постарается максимально затруднить доставку новых контингентов японцев на материк. В самые ближайшие дни я намерен вывести эскадру в море — повреждённые ранее суда уже закончили ремонт и мы сильны как никогда.
— Но кем я заменю Александра Викторовича?
— Это ваша епархия, Анатолий Михайлович, вам и решать свои кадровые вопросы. Горбатовским, Церпицким, Надеиным в конце концов, любым из командиров бригад — хуже чем сейчас всё равно не будет.
— Хоть это и не совсем этично, — подал голос Кондратенко, — но в данный момент не до реверансов. Я готов организовать оборону на Тафаншинских высотах…
— Я бы только приветствовал такое решение вопроса, — с радостью согласился Макаров. Он прекрасно знал, что командующий Седьмой дивизией намного более толковый генерал, чем все остальные вместе взятые из находящихся сейчас на Квантунском полуострове. А может и во всей России.
— У вас, Роман Исидорович, имеется своя дивизия, — было видно, что высказанное пожелание категорически Стесселю не нравится. — К тому же вы нужны мне здесь, в Артуре. Нужно укреплять Артур. Вы инженер — вам и карты в руки по фортификационной части. Пусть действительно Надеин там разбирается — ему и ехать никуда не надо. Подготовьте приказ, Виктор Александрович.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — послушно отозвался Рейс.
— Вы удовлетворены, господа? — повернулся к морякам генерал — лейтенант.
— Почти, — кивнул Макаров. — Я надеюсь, что будут отданы и распоряжения о транспортировке раненых и повреждённой артиллерии в Дальний? Флот обещает в ближайшее время организовать их эвакуацию в Порт — Артур морем.
— Если вы обещаете, Степан Осипович, то соответствующий приказ будет немедленно подготовлен и отправлен. Это всё?
— Да. Благодарю, Анатолий Михайлович, и не смеем более вас отвлекать.
* На погонах обер — офицеров был один просвет, у штаб — офицеров — два, у генералов и адмиралов просветов не было.
— А в море выходить надо, — думал Степан, трясясь в экипаже, — никуда не денешься. Продемонстрировать японцам свою боеготовность необходимо, чтобы не наглели… Но есть риск нарваться на объединённые силы Того и Камимуры… Вот это будет грустно — четыре броненосца и восемь броненосных крейсеров. Если 'Ретвизан' с 'Цесаревичем' стоят пары из троих новейших японских, а один типа 'Полтава' уравновешивает 'Ясиму', то по поводу 'Пересвета' с 'Победой' иллюзий питать не стоит — они равны по силам двум вражеским броненосным крейсерам. На два оставшихся пожилых русских броненосца приходится один новейший японский и шесть крейсеров Камимуры. Невесёлый расклад…
— Нет, какой всё‑таки дурак, трус и прохвост этот Стессель, — прервал мысли командующего великий князь. — И Куропаткин, судя по всему, от него не отличается. Степан Осипович, я пожалуй, всё‑таки напишу об этом в Петербург, не возражаете?