«Флоту – побеждать!»

— Ну, раз так жизнь свою не ценишь, — ухмыльнулся Чебыкин, — давай, стой рядом, помрем, если что, вместе…

— Ух ты! — прервал матрос своего командира. — Оттуда такая же летит!

С левого фланга действительно обозначился летящий в сторону русских позиций снаряд, разглядеть который можно было без всякого бинокля.

— То есть у японцев минимум четыре таких гаубицы или мортиры, — резюмировал мичман после очередного разрыва вражеского снаряда. — Не уйти нам с тобой, Фома, с этой горы живыми.

На левом фланге тоже обозначились звуки разрывов. Разрывов не столь крупных снарядов, что били по основным позициям, но тоже солидных — явно японские канонерки начали крушить из бухты Цинджоу те русские позиции, до которых могли дотянуться своими пушками.

Следующий снаряд вонзился в землю метрах в тридцати от батареи десантных пушек. Земля вздрогнула от разрыва так, что мичмана и матроса сбило с ног, что, возможно, и спасло их от разлетающихся осколков и щебня.

— Ну и силища в этих бонбах, вашбродь, — поднялся, отряхиваясь от песка, Гриднев. — Что же теперь с нами будет?

— Закопает нас японец, только и всего, — зло отозвался мичман.

Как бы подтверждая его слова, на соседней батарее рвануло так, что стало понятно — снаряд не просто попал, а попал в склад боеприпасов. Снова вздрогнула земля под ногами, снова ударило грохотом по барабанным перепонкам, без особого труда различалось, что взрывом выбросило в воздух не только грунт, но и некие более крупные предметы. Думать о том, что это такое, категорически не хотелось…

И еще больше не хотелось стоять и ждать, когда же прилетит уже твой снаряд и все закончится. Просто стоять и ждать. Не имея возможности ничего предпринять, не имея возможности хоть как-то воспрепятствовать врагу… В далеком и славном ДВЕНАДЦАТОМ ГОДУ генерал Остерман-Толстой отдал приказ: «Ничего не делать — стоять и умирать!» И это было оправданно — корпус Остермана прикрывал отход армии…

И Чебыкину сейчас оставалось надеяться, что полковник Третьяков и генерал Надеин уже поняли сложившуюся ситуацию, и моряки с артиллеристами гибнут сейчас рядом со своими молчащими пушками не просто так, а готовясь прикрыть отход своих главных сил от атаки японских пехоты и кавалерии. Атаки, которая, несомненно, состоится. Может, и не сегодня — сегодня уж очень удобно расстреливать русские позиции с суши и моря тяжелой артиллерией…

— Они что там, с ума посходили? — ошалел мичман, услышав «Ура!» с левого фланга.

На самом деле, конечно, никто там с ума не сходил. Просто защитники перешейка, те, с чьих позиций открывался вид на бухту, пронаблюдали, как сначала у борта одной из японских канонерок шибануло столбом воды, и она стала стремительно заваливаться на борт. Потом рвануло под второй, и та тоже стала тонуть, задирая к небу свой таран — мины «замедленного действия», поставленные две недели назад отрядом Ухтомского, сработали в лучшем виде. И никакой обстрел не мог сдержать ликования солдат и матросов, которые видели гибель вражеских кораблей. «Сайен» и «Удзи» легли на дно бухты неподалеку от погибшей неделю назад «Акаги».

— Дозвольте обратиться, ваше благородие! — подлетел к Чебыкину кондуктор со смешной и не очень благозвучной фамилией Мышковатый.

— Чего тебе?

— Явите божецкую милость, разрешите братве из землянок выбраться — силов ведь никаких, каждую секунду ждем с матросами, когда накроет. В темноте. Второй час уже…

— А здесь вам легче, что ли, будет? — недовольно отозвался мичман, хотя, представив, что переживают его подчиненные в темноте землянок, понял, что легче.

Но боевая ситуация сама сняла сомнения командира батареи по поводу дальнейших действий: к басам своих одиннадцатидюймовых мортир присоединились и тенора полевых батарей, которые, видя пассивность артиллеристов, защищающих Наньшань, начали осыпать фугасами проволочные заграждения, а шрапнелями — окопы и батареи русских.

— Давай всех на батарею! — злобно прорычал Чебыкин. — Вполне можем попытаться добросить свои снаряды до этих наглецов.

— Покорнейше благодарим! — откозырял, просияв, Мышковатый, а через три минуты от пушек уже доносилось:

— Первое готово!

— Второе готово!

— Третье готово!

И так далее до шестого.

— Огонь! — махнул рукой мичман.

Загрохали пушки, и понеслись трехкилограммовые шрапнели к вражеским позициям.

— Перестарались, — пробубнил себе под нос командир батареи, пронаблюдав разрывы. — Уменьшить прицел на два деления!.. Огонь!

На этот раз белые комочки разрывов вспухли как раз над тем местом, где плескало огнем с японских позиций.

— Накрыли, ребята! Беглый огонь пять патронов на том же прицеле!!

Батарейцы с азартом продолжили. Еще несколько серий удачно долбанули над японскими пушками, и огонь неприятельских орудий на данной позиции ослаб, почти прекратился.

— Молодцы, братцы! — успел крикнуть мичман своим подчиненным…