Флоузы

Симплон был и с этим совершенно согласен, но объяснять, что он даже пальцем не прикоснулся к своей жене, ему не пришлось. Звон разлетающегося французского окна и вылетевшая оттуда большая тяжелая стеклянная ваза показали, что миссис Грэббл, опасаясь за свою жизнь, начала отбиваться, и небезуспешно. Симплон воспользовался всеобщим минутным замешательством, вскочил на ноги и помчался через дорогу в направлении своего дома. Его путь проходил мимо домов Огилви, Петтигрю и сестер Масгроув, из которых он не был знаком ни с кем, но которые теперь узнали всю его подноготную. Стоя на псевдогеоргиевском крыльце своего дома, колотя изо всех сил входным молоточком, сделанным в форме головы Купидона, а локтем отчаянно давя на кнопку звонка, Симплон понимал, что его репутации солидного консультанта приходит конец. Терпение миссис Симплон тоже подошло к концу. Постоянные отсутствия мужа, его надуманные объяснения в сочетании с ее собственной сексуальной неудовлетворенностью довели миссис Симплон до ручки. Раньше она еще пыталась спасти то немногое, что оставалось от их брака. Но, увидев мужа, корчащегося голым у ног священника, она решила, что пора поставить точку. И без колебаний.

— Можешь торчать там хоть до зимы, — прокричала она через щель для писем. — Больше ты в мой дом не войдешь никогда! Не думай и не надейся!

У Симплона и без того уже в голове все смешалось, но больше всего ему не понравилось использование притяжательного местоимения.

— Что значит «в твой дом?» — завопил он, моментально позабыв обо всем остальном. — Я имею не меньше прав…

— Никаких прав у тебя больше нет! — прокричала в ответ миссис Симплон. Для подкрепления своей мысли она через щель для писем брызнула на съежившиеся органы мужа, еще недавно доставлявшие удовольствие миссис Грэббл, аэрозолем для размораживания, баллончик которого стоял на полке в прихожей. Последовавшие за этим вопли показались ей музыкой. Такое же впечатление они произвели и на Локхарта, в последний раз слышавшего нечто подобное тогда, когда по каким-то причинам он не сумел с первого же удара зарезать свинью. Он сидел с Джессикой на кухне за чашкой кофе и улыбался.

— Интересно, что такое там происходит, — полюбопытствовала Джессика.

— Такое впечатление, будто кого-то убивают. Может быть, сходишь посмотреть? Вдруг кому-то нужна твоя помощь?

Локхарт отрицательно помотал головой.

— Чем крепче забор, тем лучше соседи, — сказал он, самодовольно ухмыляясь, хотя справедливость этой истины явно подвергалась сомнению на противоположном конце Сэндикот-Кресчент. К взвываниям Симплона, ругани Грэббла и абсурдным отрицаниям всего и вся со стороны миссис Грэббл там добавился теперь звук полицейской сирены. Петтигрю еще раньше заявили в полицию о пропаже своей собаки, теперь же они позвонили в полицию снова. На этот раз там отнеслись к их обращению серьезнее и, по подозрению в гомосексуализме, забрали в полицейский участок и преподобного Трастера, и Симплона — первого потому, что он заступался за Симплона, а второго — за поведение, оскорбляющее общественные нравы: в тот момент, когда прибыла полиция, Симплон при помощи разбрызгивателя, обычно используемого для полива участка, старался смыть размораживающую жидкость со своего пениса. Симплон не мог отрицать предъявленное ему обвинение. Преподобный же Трастер пробовал объяснить, что он отнюдь не одобряет сексуальное поведение Симплона, каково бы оно ни было, но лишь старался предотвратить с его стороны акт самокастрации вращающимся разбрызгивателем. Сержанту это объяснение показалось не очень правдоподобным. Не помогала урегулированию дела и неспособность Симплона вразумительно разъяснить, чем именно были обрызганы его интимные части и почему это вызывало такое поведение с его стороны.

— Посадите этих педиков в отдельные камеры, — распорядился сержант, и преподобного Траслера и Симплона увели в разные стороны.

После их ареста на Сэндикот-Кресчент восстановился прерванный было распорядок жизни. Миссис Симплон, упорствующая, как нераскаявшаяся грешница, каждый день ложилась спать в одиночестве. Супруги Грэббл укладывались врозь и уже из постелей продолжали обмениваться ругательствами и оскорблениями. Сестры Масгроув старались, как могли, утешить миссис Трастер, которая не переставала категорически утверждать, что ее муж — не гомик.

— Ну конечно, дорогая, конечно же нет, — в унисон повторяли сестры, совершенно не понимая при этом смысла произносимых миссис Трастер слов. — Он вел себя несколько эксцентрично[17], когда приехала полиция, но и любой другой вел бы себя в этих обстоятельствах так же.

Попытка миссис Трастер объяснить, что ее муж действительно не «голубой»[18], не приблизила сестер Масгроув к понимаю того, о чем же именно идет речь.