Флудий & Кузьмич

Последнее, Командор, что я туманно помню без диктофона, после того как в первый и, надеюсь, в последний раз в этой жизни затянулся самосадом, реально почувствовав как вместе с лёгкими выкашливаю из собственноручно бичуемой плоти сознание и клятву данную ВВС, было нижеследующее, как минимум служебное преступление:

– А…я, вв…Кузь…з…ь…мич, ин… но…планетянин…, п…прости…ш…что…- прокашливался я всеми возможными щелями измученного организма так что уже почти и не слышал самого себя…

– Б…быв…ааа…ет…- зевая и ничуть не смутившись, ответил засыпающий на глазах Егерь и, видимо, привычно, укладывая, тяжёлую голову на собственную бороду как на подушку. – М…меня пон…ааа…чалу этот са… моо…ссад тожжж…

Теперь – то, неделю спустя, шеф, я наверняка знаю, что Кузьмич, не расслышал моих признательных слов кто я и откуда, но вы, тем не менее, вправе наказать меня по всей строгости закона за проявленную минутную слабость. Но тогда, когда моё подорванное алкоголем и единственной убийственной затяжкой самосада сознание уже падало в пропасть временного не бытия, я инстинктивно проклинал свой болтливый язык и уповал на чудо, что сильно выпивший егерь даже если и услышал моё не членораздельное признание, то, скорее всего, – ничего не поймёт. Таким образом, по собственной глупости я сам себя подвесил в состояние нервной не определенности вплоть до удачного завершения командировки, когда невероятными усилиями отремонтированная «малютка» не пристыковалась к нашему звездолёту.

V

Воистину правы философы, когда отождествляют каждый новый рассвет, весну с возрождением жизни, ибо на смену мрака и безвременья смерти рано, или поздно, но обязательно является чудо Воскрешения всего живого. Применительно же ко мне данная аллегория реализовалась в том, что когда за полночь после разговора за жизнь с Кузьмичом, был постыдно низвергнут во тьму тараканью, то уже с восходом Солнца того же дня был чудесным образом реанимирован к новой жизни. Егерь, как бывалый знахарь, фактически насильно влил в мою пылающую плоть рюмку харловки и не менее литра огуречного рассола, после чего я в пять минут буквально ожил и встал на ноги. Не буду утомлять вас описанием состояние утреннего похмелья предшествующее вышеупомянутому «возрождению». Ибо, во-первых, самоё воспоминание об этом у меня даже сейчас вызывает тошноту и рвоту, а во-вторых – это и описать-то по моему скромному разумению не представляется возможным в связи с подавляющим преобладанием мрачных и негативных красок, неподвластных моему хоть и тонкому, но весьма ранимому перу.

– Ну, как самочувствие…инопланетянин? – с хитрецой, но по-доброму, подмигнул Кузьмич, разворачивая передо мной карту Харловки с окрестностями, – латиняне говорят, мол, подобное лечи подобным, а по-нашему – клин клином вышибают.

– Да… вроде полегчало, – глупо я улыбнулся, чувствуя, что краснею, словно девица на выданье, с ужасом вспоминая обрывки моего финального откровения, но интуитивно надеясь, что Кузьмич, всё-таки по обыкновению шутит, а не раскусил меня, учитывая его жизненный, и в том числе богатый военный опыт, как пассатижи гнилой орех.

– То-то…со мной, Федя, не пропадёшь, ну давай, прикинем план поиска твоей «малютки», – как ни в чём не бывало, деловито раскладывая на столе карту, кашлянул егерь, – Гм…это ж надо так казённую ракету обозвать…чудно…ей Богу.

«Тысяча бесконечных чертей!» – возмутился я тогда про себя, – «неужели и про «малютку» проболтался, что, блин, за гадский язык – вырвать мало…, но с другой стороны», – как всегда цеплялся я за любую ниточку надежды – «быть того не может – хоть лопни: ни грамма не помню что б даже заикнулся вчера об этом». Вся внутренняя, с невыносимым трудом скрываемая от Кузьмича борьба, вновь сопровождалась обильным выделением пота подспудного страха перед нарастающей возможностью быть так глупо и постыдно разоблачённым.

– Вот уж и хмель из тебя выходить начал, так что не дрейфь, конструктор, – у меня всё по плану, через пол часика по лесу как заяц бегать будешь.

– Даже не сомневаюсь! – попытался я ответить максимально бодро, скрывая от Кузьмича внутренние терзания при этом, действительно чувствуя, как в организме неумолимо капитулирует похмелье.

– Вот и ладно: хорошему человеку харловка зла не причинит – веками проверено, – с нескрываемой гордостью, философски рёк егерь и вновь хитро, но по доброму, подмигнул мне. – Ну, а теперь за дело, Фёдор Фомич: я, пока ты тут спал, охал да ахал, прикинул маршрут поиска ракеты. Сначала, значится, пойдём на Ташнилово болото, где я давеча свежую дырку видел, а дальше по секторам по ходу Солнца, думаю, что максимум за месяц всю мою вотчину обследуем – сам понимаешь сто квадратных вёрст это по территории как Люксембург какой – не меньше.

– Что ж, план толковый, сразу видно военного человека. Ну, тогда двинулись на болото – время не ждёт! – продолжал я всячески хорохорится, с ужасом представляя, чего же ещё смог разболтать в похмельном угаре Кузьмичу, «охая» да «ахая» ночью, будучи к тому же напрочь обезоруженным беспросветным Морфеем.