Фокиниада

– Вы согласились? – перепугавшись до дрожи в коленках, бросился за ней Севка.

– Я сказала, что подумаю, – высокомерно ответила Драма Ивановна.

– Что тут думать! Он алкоголик!

– Все мужчины немного пьют. Это не страшно.

– Он старый!

– Я тоже немолода.

– Он… он… чокнутый на политике!

– Мне тоже небезразлично, что происходит в мире.

– У него есть ребёнок! Отвратительный, вредный сын!

– С этим сыном я сумею договориться.

– Значит… вы скажете «да»?! – с упавшим сердцем спросил Севка, понимая, что его сумасшедшая секретарша запросто может стать его мачехой.

– Во всяком случае, «нет» мне говорить не хочется.

– Тогда мы не сможем работать вместе! – заорал Фокин. – Я не допущу семейственности на работе!

– Почему? – вскинула нарисованные брови Драма Ивановна. – По-моему, это очень мило – иметь секретаршей мачеху. Вот скажите, если бы не семейственность, разве я могла бы организовать ваше присутствие на допросе Милавиной?

– А вы организовали? – опешил Севка.

– Да. Через тридцать минут вас ждут в прокуратуре. И Василия Петровича тоже.

Севка схватил свою джинсовую куртку, ключи от машины и побежал к лифту. Но с полпути он вернулся и шёпотом спросил у Драмы Ивановны:

– Скажите, а кто ваш племянник?

– Военная тайна! – шепнула возможная мачеха.

– Понял, отстал, – отрапортовал Севка и помчался в прокуратуру.

* * *

Следователь был старенький, но жёсткий.

Фокину и Лаврухину он отвёл место в «зрительном зале» – на двух стульях в конце кабинета.

– Только не вмешивайтесь, – попросил Валентин Фёдорович, прежде чем Милавину ввели в кабинет. – Я и так вас пустил по распоряжению свыше.

Мила зашла с гордо поднятой головой, в том же сиреневом платье с открытой спиной, в котором была вчера. Наручников на ней не было, но руки она отчего-то держала за спиной.

Севка прислушался к своему сердцу – не ёкнет ли при появлении Милы, не оттелеграфирует ли «люблю», – но нет, не ёкнуло и не оттелеграфировало.

Она была человеком с другой планеты и из другого теста. И не потому, что сверзлась с небес ниже плинтуса, превратившись из топ-модели в воровку и убийцу, а потому что… Ну, в общем, сомневался Севка, что в её жилах течёт настоящая, тёплая, красная кровь. Ему казалось, что если Милу поранить, то вместо крови потекут чернила.

Или бензин.

Или солярка.

Короче, что-то технологичное, с октановым числом, причём, невысоким.

Мила, сделав вид, что не заметила Севку с Лаврухиным, прошла к столу и села напротив Валентина Фёдоровича. Глядя в одну точку – куда-то поверх головы следователя, она начала отвечать на вопросы.

– Скажите, вы решили завладеть картинами русских художников, потому что ваш дядя завещал свою коллекцию Художественному музею, и в случае его смерти вам ничего не досталось бы?

– Да.

– Вы обратились в детективное агентство, чтобы привлечь к себе внимание прессы, отвести подозрения страховой компании и получить страховку как единственная наследница?

– Да.

– Задумав украсть картины у дяди, вы решили прикрыться преступлениями банды, грабившей музеи и частных коллекционеров?

– Да.

– У вас в Лондоне уже были покупатели на эту серию картин?

– Да.

– Но вы же богаты! Зачем вам деньги?

– Деньги никогда не бывают лишними. И потом, в последнее время мои дела шли неблестяще.

– Но зачем же было убивать старика?! Почему было просто не выкрасть картины, раз вы имели к ним доступ?!

– Я и хотела. Ночью прокралась потихоньку в гостиную, вырезала картины из рам, но когда я трудилась над последним полотном, вошёл дядя. Он начал вопить и бить меня палкой с металлическим набалдашником. Чтобы защититься, я оттолкнула его. Он отлетел и ударился головой о камин. Я испугалась, перетащила его на диван, но он был уже мёртв. Зная, что в городе орудует банда, я решила обставить всё так, будто дядю убили, а картины украли.

– Кассета в автоответчике! – не выдержал Севка. – Оперативники её не нашли, а мы сразу обнаружили! Милавина специально подсунула её нам, чтобы вывести на Громова и пустить по ложному следу!

– Вы обещали не вмешиваться! – прикрикнул на Севку Валентин Фёдорович.

– Извините. Просто сил нет молчать, когда из меня дурака делают. Ведь она знала, что Громов вышел на банду Ван Гога! Знала, да?!

– Догадывалась, – усмехнулась Милавина.

– И сделала так, чтобы я сунул туда свой нос! Зачем?

– Чтобы ты немного размялся, сыщик. А то отсидел свой зад в кабинете! Поймите вы, если бы я не украла эти картины, их всё равно увёл бы Громов. Просто я сделал всё быстрее, умнее и лучше. И потом, кто сказал, что я воровка? Я забрала своё! Своё! – Мила вдруг сорвалась на истерический крик. – Я наследница! Я – единственная наследница, а не какой-то там музей! И дядю я не убивала! Это была самооборона!

Она зарыдала, забилась в истерике, и Фокин даже подумал, что был неправ относительно солярки в её жилах.

– Уведите! – крикнул Валентин Фёдорович, и Милу увёл конвой – толстая, грубая баба с мужеподобным лицом.

Севку вдруг затошнило. Он бросился вон, на свежий воздух, чтобы выветрить из себя тяжёлую атмосферу этого душного кабинета и этого неприятного допроса.

Лаврухин догнал его на крыльце.

– Дай закурить, – попросил его Севка.