Фокиниада

Драма Ивановна встала и пошла на балкон. Севка был вынужден тащиться за ней. Она прислонилась спиной к перилам, он сел в своё любимое кресло-качалку.

– Людмила Сергеевна Милавина, – начала свой рассказ мисс Пицунда, – родилась в нашем городе двадцать семь лет назад в семье учительницы и инженера. Училась плохо, интересовалась только карьерой модели. В шестнадцать лет продула несколько конкурсов красоты в Москве, но не отчаялась и умотала в Париж, где в результате многочисленных кастингов попалась на глаза Пьеру Рене – владельцу известного модельного агентства «Нью моделз». Он-то и сделал из Милы мегазвезду, придав её красоте огранку. После знакомства с Рене, карьера Милавиной так стремительно пошла вверх, что соотечественницы от зависти заполонили весь Интернет грязными историями о ней. За короткое время Мила вошла в двадцатку самых высокооплачиваемых моделей в мире и стала лицом таких брендов как «Анна Морани», «Армагеддон», «Томми Фрайзер» и «Питти». В прошлом году Мила вышла замуж за арабского шейха, но брак продлился всего три месяца. Мила удрала от своего мужа, вернулась в Париж, однако её покровитель Рене уже охладел к ней и нашёл себе новую фаворитку. Дела у Милы пошли на спад. На показы её стали приглашать меньше, а контракт с известной косметической фирмой, на который очень рассчитывала Милавина, сорвался. Мила, привыкшая жить на широкую ногу, стала искать своим талантам новое применение и… увлеклась фотографией. Говорят, она очень талантливая фотохудожница, но пока малооплачиваемая. Родители у Милавиной умерли, никого из родственников, кроме дяди, нет. У меня всё.

– Не густо, – резюмировал Севка.

– У меня было всего двадцать минут, десять из которых я бегала за рубашкой.

– Вы слышали что-нибудь о кражах картин русских художников?

– В газетах писали, что по стране пронеслась волна краж полотен русских живописцев. В частности, месяц назад из нашего краеведческого музея украли картину «У озера», которую и ценной-то никто не считал. Она была написана в девятнадцатом веке малоизвестным русским художником. Подозревают, что это дело рук банды, у которой налажен сбыт картин за границей.

– Что ещё в газетах писали?

– Много чего. Курсы валют, прогноз погоды.

– Ладно, идите.

– Я не уволена?

– До вечера – нет.

Чеканя шаг, Драма Ивановна вышла из кабинета.

Без Лаврухина в этом деле не обойтись, но где он, Лаврухин, в семь тридцать часов утра?..

Севка схватил джинсовую куртку и выбежал из кабинета.

– Меня не будет до вечера! – сообщил он на бегу мисс Пицунде.

– Василий Петрович сейчас дома завтракает! – крикнула ему вслед Драма Ивановна.

* * *

Дома, дома, дома…

Дома – где? У жены, у мамы, у тёщи, или дома – в милиции? Или у одноклассницы?

Севка вырулил на проспект и погнал по левой полосе. Проще всего было позвонить Лаврухину, но Фокин понял, что если услышит, что «абонент недоступен», то разобьёт телефон.

Он решил нагрянуть к жене.

Таня Лаврухина открыла дверь с ножом в руке. Васькина жена была полненькой, улыбчивой шатенкой, поэтому нож у неё руке воспринимался исключительно как кухонный инструмент и навевал мысли о вкусной еде, а не об опасности.

– Ну, привет, – сказала она, вытирая нож о фартук. – Заходи, коли пришёл.

Севка шагнул в коридор, снял ботинки и обнаружил, что он босиком.

– Васька дома? – спросил Фокин, ощущая насмешливый Танин взгляд на ногах.

– А где ж ему быть? Восьмой пирожок с мясом доедает и девятым с капустой закусывает.

Севка хотел прошмыгнуть на кухню, но вдруг был зажат Танюхой в угол таким образом, что её нож оказался у его печени.

– Скажи, Фок, у Васьки любовница есть? – шёпотом поинтересовалась жена Лаврухина.

– К-кхэк, – крякнул Фокин. – Откуда я знаю?

– Знаешь, Фок, знаешь. Ты лучше всех знаешь, есть у Васьки любовница, или нет.

– Убери нож, – попросил Севка.

– Извини. Я не заметила. – Таня убрала руку с ножом за спину и отошла на шаг, видимо, устыдившись своего агрессивного поведения.

– Нет у Васьки любовницы, – тихо сказал Фокин. – Он так тёщу свою обожает, что о других бабах даже думать не может.

Таня звонко расхохоталась и тычками в спину загнала Севку на кухню.

– Чего вы там шепчетесь? – с набитым ртом проворчал Лаврухин.

Вася был в халате и тапочках, перед ним стояли два тазика с пирожками и огромная пивная кружка с молоком.

– Я спросила у Фока, есть ли у тебя любовница, – призналась Таня, наливая во вторую пивную кружку молоко и ставя её перед Севкой. – Ешь, сыщик! А то тощий как глист.

– И что тебе Фок сказал? – нахмурился Лаврухин.

– Что ты мою маму любишь, – вздохнула Таня.

У Васи явно отлегло от сердца, потому что он запихал себе в рот сразу два пирожка.

– Разговор есть! – Фокин выразительно посмотрел на Таню, и она, пожав плечами, вышла из кухни, притворив за собой дверь.

– Вот эти с капустой, а эти с мясом, – указал Вася на пирожки. – Жри, не жалко.

Севка выпил кружку молока и утёр рукавом рот.

– Я взялся за дело Милавиной, – словно прыгая в холодную воду, выпалил он.

– Постой, это убийство Грачевского, что ли? – вылупился на него Вася.

– Кража картин, ну … и убийство тоже.