Фокиниада

– Лаврухин! Это Лаврухин! – орал на дереве Вася. – Немедленно вызывайте ОМОН! Обнаружена банда «искусствоведов» в тридцати километрах от города! Ван Гог жив! Ты, сука, ОМОН вызови, а потом я тебе объясню, кто такой Лаврухин!

Севка почувствовал чужую кровь на зубах и, не успев понять её вкус, получил такой сокрушительный удар в голову, что сразу отправился путешествовать в мир без теней и без красок.

* * *

Очнулся он на полу, в комнате, которую можно было назвать и кухней, и гостиной, и спальней одновременно. Типичная деревенская обстановка: русская печь, стол с остатками ужина, кровать, застеленная хлопчатобумажным покрывалом, цветные половики, старенький телевизор, комод и потёртое кресло – вот как выглядела берлога «главного искусствоведа страны».

Рядом, на полу, сидел Вася с фингалом под глазом. Его милицейскую фуражку примерял перед зеркалом Ван Гог. Отсутствие правого уха не позволяло сидеть фуражке красиво, и она кренилась вправо, придавая Ван Гогу расхлябанный и легкомысленный вид.

Затылок у Севки ломило, а руки, которые почему-то никто не потрудился связать, сильно болели, видно, их сильно заламывали, когда волокли Севку в дом.

– Вы кто? – повернулся к ним с ухмылкой Ван Гог.

Лаврухин гордо промолчал, словно партизан на допросе.

При Севке не было ни одного документа, удостоверяющего личность – права остались в машине. Зато Лаврухин был в форме и при документах.

– Отвечайте! – весело рявкнул Ван Гог, отшвыривая фуражку в угол и плюхаясь в кресло.

– Я грибы собирал, – подмигнул ему Севка. – Щас же сезон!

– А я его за незаконный сбор мухоморов ловил, – подхватил Вася. – Он, гад, на дерево залез, я за ним…

– Где грибы? – ласково поинтересовался Ван Гог.

– Съел, – быстро среагировал на провокационный вопрос Севка. – Поэтому на ваших ребят прыгнул, глюки начались, размяться захотелось.

– А лукошко где? – прищурился бандит.

– Тоже съел, – подсказал Севке Вася. – Они, грибники, как есть начинают, так остановиться потом не могут…

– Ладно, хватит дуру валять! – рявкнул Ван Гог. – Мои парни слышали как ты, – ткнул он пальцем в Лаврухина, – вызывал ОМОН.

– Я всегда его вызываю, когда грибников ловлю, – пробормотал Лаврухин.

Севка только сейчас заметил, что на столе лежит пистолет, удостоверение Лаврухина и два мобильника. Один из них немедленно зазвонил, исполнив канкан.

– Слушаю, – с неподдельным интересом откликнулся на звонок Ван Гог. – Всеволода Генриховича вам? – Он подмигнул Севке. – Всеволод Генрихович сейчас очень занят, а что ему передать? Что почерк всё-таки разный? Почерк чего? Ах, преступлений! Ваша секретарша говорит, что Грачевского ограбила вовсе не банда «искусствоведов», а кто-то другой, – лучезарно улыбаясь, сообщил Ван Гог Севке.

– Уволена! – что есть сил завопил Фокин. – Старая грымза! Из-за тебя я погиб, так и знай!!!

Ван Гог свистнул в два пальца, и на пороге появились два бритых наголо парня.

– Этих грибников сбросить в колодец, – распорядился главарь, кивнув на своих пленников.

– А пить что будем? – удивился один из парней.

– Минералку! – рявкнул Ван Гог.

– Там это… их машину нашли, – подал голос второй парень. – Что с ней делать?

– Облить бензином и запалить!

– А зарево, пахан? Брандмейстеры не понаедут?

– А ты запали, фуфел, а там посмотрим, понаедут, или не понаедут. Мы когти рвём, сучары вы тупые, не понятно, что ли?! Сейчас тут всё МВД будет вместе с генералами ФСБ! – Ван Гог затопал ногами и ударил кулаком воздух. – Товар в машины и на восток!

Парни схватили Севку с Лаврухиным и выволокли во двор. Там чувствовалась обстановка поспешных сборов: с заведёнными движками возле ворот стояли пять машин, возле них суетились бандиты, перегружая из сарая в багажники какие-то тюки и свёртки.

Словно бычков на бойню, Севку и Васю тычками в спину подогнали к колодцу.

– Прости, Фок, если что не так, – дрогнувшим голосом сказал Лаврухин. – Прощай.

– И ты прощай. И ты прости, – откликнулся Севка, ожидая смерти и не веря в неё.

Неужели прямо здесь и сейчас, вот так, испортив колодезную воду продуктами своего разложения?..

Фокин ожидал выстрела в спину, или удара по затылку, или тычок под рёбра, или… А чего ждать, вдруг подумал он и, высоко подпрыгнув, сам сиганул в колодец.

– А-а-а-а-а-а-а! – издал он свой прощальный крик.

В него могли пальнуть, пока он летел, но не пальнули, – вместо этого на его вопль наложился лаврухинский мат и его «а-а-а-а!»

Севка, поняв, что прикрыт от пули Васей, схватился за трос, удёрживавший ведро, и упёрся ногами в стену. Если Лаврухин не сделает то же самое, он сломает мне шею, подумал Фокин, стремительно разворачиваясь задом вверх. Предстояло выдержать удар лаврухинского тела, и он его выдержал, потому что не хотел падать в ледяную колодезную воду.

– Ногами в стену упрись! – прокряхтел Фокин.

– Упёрся! – удобно усевшись на Севку, заверил его Лаврухин.

– Пули не трать, сами утонут! – крикнули наверху.

Стрелять в них не стали, просто перерезали трос, на котором болталось ведро, но это было уже непринципиально, потому что Севка вовремя его отпустил и упёрся руками в скользкую стену.