Фокс Малдер похож на свинью

«Очевидное – невероятное».

В школе часто рассказывали про роль телевидения в жизни подростка. Если нельзя смотреть секс, то смотришь всякую дребедень с лысым Капицей: «Добрый день!» Слово «день» произносит как «дзень». Может, увлекался буддизмом.

«Ты меня теперь ненавидишь?»

Шли по улице, она посмотрела на меня синими глазами и замолчала в ожидании моего ответа. У нее был муж, ребенок – все дела. Двадцать три года. А мне – восемнадцать. Но интересно было, конечно. Интересно – не то слово.

«Ненавидишь?»

«Я не знаю. Мне как-то… неприятно»

«Хочешь, я уйду? Больше не будем встречаться»

«Не знаю. Давай, я тебе позвоню»

Не выдержал двух дней. Мама потом сказала, что это я сломал телефон. Может, и я. Теперь уже не помню.

Так что насчет эротики лучше было не заикаться. Перед мамой, во всяком случае. Она бы не поняла. Вернее, вряд ли одобрила бы. Она вообще не очень любила читать. Детективы в журнале «Человек и закон», «Работница», журнал «Здоровье». Мои приколы насчет учителей ее бы не вдохновили. Тем более – я сам еще не знал, чем это кончится: сидим за столом такие, молчим.

И вот тут вспыхивает лампочка, и почти сразу раздается звонок в дверь. Длинный. Потом еще.

– Кто это может быть? – говорит Лидия Тимофеевна.

– Ты меня спрашиваешь? – отвечает Елена Николаевна. – Только не надо на меня так смотреть.

– А про любовь слушать не будем? – спрашивает Антон.

Лидия Тимофеевна поворачивается ко мне и кивает головой в сторону прихожей. Я встаю из-за стола. Кроме меня тут дверь открыть некому.

Как там звали этого старика из «Вишневого сада»?

* * *

– А ты что здесь делаешь?

На меня смотрит капитан Эдуард Андреевич. У его ног сидит большой черный пес. Они оба смотрят на меня.

– Твоя как фамилия?

Интересно он разговаривает.

Но я не могу спросить его, как он здесь очутился. Потому что он капитан. Хоть и без формы. Я вообще в первый раз вижу его без формы. Очень смешной.

Кроме собаки.

Потому что псу не до смеха. Морщит нос и рычит. Пришел в чужой дом, а ведет себя как свинья.

– Кто там, Саша? – спрашивает Лидия Тимофеевна из комнаты.

– Это я, Лидия Тимофеевна! – кричит капитан через мое плечо. – Я – Эдуард Андреевич.

У меня за спиной мертвая тишина.

Вторжение гитлеровских войск на территорию Чехословакии. Лязг танковых гусениц и песни немецких солдат. Гробовое молчание союзников.

Доигрались.

Билет номер 16. Начало второй мировой войны.

– Я пройду? – говорит мне капитан, и я делаю шаг в сторону.

– Здравствуйте, – доносится до меня из комнаты. – А-а, так вас тут много. Учительницу пришли проведать свою?

– Проходите, – отвечает ему голос Лидии Тимофеевны.

Я незаметно возвращаюсь туда, где сидел. В глазах у Марины тоска. Я киваю ей головой. Время объявлять эвакуацию.

– Снегу-то сколько навалило, – говорит капитан. – Настоящий Новый Год.

От его собаки набежала целая лужа.

– А я заходил минут десять назад. Звоню, звоню – никто не открывает.

– У нас света не было.

– А-а. Тогда понятно. То-то я смотрю в подъезде темно.

– Так бывает, – Лидия Тимофеевна барабанит пальцами по столу.

– Что?

– Я говорю – так всегда бывает. Когда нет электричества, в подъезде темно. Это связано. И звонок не работает.

– Это понятно… Ну да, а как же еще?

Первыми должны эвакуироваться женщины и дети.

– Мы, Лидия Тимофеевна, тогда пойдем?

– Подожди, Саша, – откликается Елена Николаевна. – Я тоже с вами.

На лице у Лидии Тимофеевны гримаса боли. Она понимает – эвакуация невозможна.

Я снова сажусь за стол.

– Впрочем, можно еще посидеть, – я стараюсь не смотреть на Марину. – Куда торопиться?

Своих не бросают. Либо уйдем все вместе, либо погибнем здесь. Русские не здаюца.

Марина щиплет меня за ногу. Это больно. Во Дворце Пионеров что ли учат так больно щипать?

– Конечно, Елена Николаевна, – поддерживает меня капитан. – Время совсем детское. Посидите еще.

Мы все замолкаем минут на пять. Слушаем как на кухне работает холодильник. Его давно пора отвезти в ремонт.

Наконец капитан подает признаки жизни.

– А я выхожу с собакой погулять, смотрю – Елена Николаевна идет к Лидии Тимофеевне… Я тут поблизости живу… В соседнем квартале… Походил, походил, потом думаю, – дай зайду… Ну, там… чтобы обратно домой проводить… Поздно уже. Темно… То есть, время, конечно, детское, и домой еще рано идти, но потом… когда соберемся… Лучше проводить. Мало ли что. С такой собакой не страшно. Да ведь?

Он начинает смеяться и хлопать своего пса по голове, а тот мрачно смотрит на нас. Следит, чтобы никто не сбежал.

– Очень хорошая собака, – говорит капитан. – Проводим Елену Николаевну? А? Черный? Ты меня слышишь? Я с тобой говорю.

Капитан смотрит на нас.

– Он иногда вот так совсем не реагирует. Полная концентрация. Сидит как мертвый. Отличная собака. Слушает только меня. Эй, Черный! Проводим Елену Николаевну?

И в этот момент Антон неожиданно поднимается с места.

Капитан пытается натянуть поводок, но явно не успевает. Пес одним прыжком оказывается рядом с Антоном. Ошейник душит его, он страшно хрипит, а большие белые клыки судорожно хватают воздух. Ему не достает буквально десяти сантиметров.

Хай Гитлер. Блицкриг удался. Гробовое молчание союзников.

* * *