Фокус

Мужчина стоял полностью на свету возле магазина. Он понял это и шагнул в сторону, в темноту. Прозвучал его голос: – Ладно, еврейские ублюдки. Это была разминка. Ребята, поехали.

Тот, что был в зеленом свитере, почти плача, позвал: – Я не могу.

Мужчина вышел на проезжую часть и направился к нему. – Мы уходим, пошли.

Он взял парня за руку. Мистер Ньюмен и мистер Финкельштейн стояли, тяжело дыша, в центре улицы. Их спины почти соприкасались и они все еще держали биты в руках, как багры. Они наблюдали, как круг вокруг них отступил к углу. Теперь они услышали свое собственное дыхание и услышали дыхание парней и мужчины, который зажал одну ноздрю и высморкался на тротуар. На углу все пятеро перестали отступать и, повернувшись, скрылись в темноте аллеи.

Мистер Финкельштейн был полностью поглощен наблюдением за углом. Мистер Ньюмен повернулся, так, чтобы посмотреть на угол и стал рядом с ним. С минуту они стояли так, выжидая.

Мистер Ньюмен посмотрел на лицо мистера Финкельштейна и увидел, что у того из одной ноздри течет кровь. Он вынул носовой платок и приложил к носу мистера Финкельштейна. Взяв платок и прижимая его к носу, мистер Финкельштейн повернулся и, как пьяный, направился к магазину. Мистер Ньюмен молча пошел за ним и они вошли внутрь.

Мистер Финкельштейн присел на деревянный табурет и, убрав на миг носовой платок от носа, посмотрел, сколько вытекло, запрокинул голову назад и снова прижал платок к носу. Он продолжал крепко держать биту, уперев ее толстым концом себе в бедро.

Ньюмен подошел к нему и взялся за биту, но Финкельштейн не отпустил. Ньюмен взглянул на его направленные вверх глаза, его напряженные и беспомощные глаза и прекратил попытки забрать биту. Он не мог отвести от него взгляд и продолжал смотреть Финкельштейну в глаза. Ощущение было сродни тому, когда он увидел тогда, в кабинете Арделла совсем другую Гертруду, увидел ее изменившейся, ставшей для него человеком. Он снова взялся за биту и сказал: – Я не сделаю ничего плохого. – Он не это хотел сказать, но Финкельштейн, похоже, понял его и позволил бите выскользнуть из руки. Ньюмен попробовал прислонить ее стоя к витрине рядом со своей, но они начали падать, и он снова попытался прислонить их к стеклу, и его руки начали дрожать, и обе биты опрокинулись, ударились друг о друга, как падающие кегли и успокоились на полу. Он понял, что садится на пол, и от неспособности управлять собой из его груди начали вырываться рыдания, и он сел на пол, едва не упав навзничь. Он взглянул на уставившегося в потолок Финкельштейна, и услышал, что тихо всхлипывает, наблюдая, как кровь распространяется по белизне платка, который держал Финкельштейн. Вкус подступающей рвоты обжег его язык и он воскликнул, протестуя, и продолжал всхлипывать.

Финкельштейн что-то пробормотал под платком.

– Пустяки, – Ньюмен покачал головой, потер пальцами глаза и продолжил трясти головой, смахивая подступающие слезы.

Финкельштейн с усилием повернулся к нему, стараясь при этом удерживать голову запрокинутой назад. Посмотрев минуту на Ньюмена, он спросил: – Зачем вы это делаете?

Ньюмен вытер глаза рукавом и посмотрел на него.

– Идемте в дом, – сказал он. Его живот все еще полностью не принял прежнюю форму. – Идемте, я проведу вас.

Финкельштейн часто дышал.

– Сердце у вас в порядке? – спросил он.

Финкельштейн приподнял бровь, что означало, что не совсем.

Они так и сидели, не меняя положения. Постепенно Ньюмен почувствовал, как внутри у него все расслаблялось, начиная с шеи и опускаясь вниз. Он вдохнул, и теперь сделать это было не трудно. Он перекатился на бок, оперся на витрину и придвинулся к своим ногам.

– Идем, – дрожа, сказал он.

Финкельштейн встал после его прикосновения. Его тяжелая рука тряслась и была влажной. Кровь равномерно увеличивала пятно, которое покрывало всю переднюю часть рубашки. Ньюмен взял его руку и так они дошли до двери и вышли из магазина. Финкельштейн, не говоря ни слова, подождал на тротуаре, пока Ньюмен захлопнет двери и защелкнет замок. Свет остался включенным. Ньюмен провел своего товарища по несчастью по тротуару и по дорожке к его дому, потом на веранду, где открыл перед ним дверь.

– Ваша супруга ведь дома? – спросил он.

Финкельштейн покачал головой. – Она вместе с мальчиком и стариком поехала в Бронкс. К родственникам.

Ньюмен завел его на кухню и включил свет. Рубашка слишком промокла, чтобы ее можно было расстегнуть, поэтому, они разорвали ее и выбросили на заднюю веранду. Ньюмен вынул из холодильника формочку со льдом, высыпал кубики на кухонное полотенце и положил их Финкельштейну на лоб. Придерживая их, он устроил еврея на стуле так, чтобы голова у того опиралась на столешницу сделанного из светлой сосны стола.