— Ничего другого я не трогал. Знаю, что, на ваш взгляд, я совершил непростительный проступок, но у меня была очень серьезная причина. Я был уверен, что моя жена непременно захочет войти в комнату, и боялся, что она может увидеть его и прочесть. Я знаю, что поступил неправильно, но если бы снова оказался в подобной ситуации, то поступил так же. Я готов на все — на все, чтобы избавить мою жену от огорчений.
Инспектор Карри ничего на это не сказал. Он читал отпечатанное на машинке письмо.
«Дорогой доктор Голбрейт!
Если вы имеете хоть какую-то возможность, прошу вас приехать в Стоунигейтс сразу же, как получите это письмо, Здесь происходит нечто чрезвычайно серьезное, и я не знаю, как мне действовать. Но я знаю, как сильна ваша привязанность к нашей дорогой Керри-Луизе и как вас заботит все, что ее касается. Что она должна знать? Что мы можем скрыть от нее? Вот вопросы, на которые мне так трудно найти ответ.
Чтобы дольше не говорить загадками, скажу: у меня есть основания думать, что это доброе, невинное создание тайком постепенно отравляют. Впервые я заподозрил это, когда…»
На этом письмо обрывалось.
— Когда Кристиан Гулбрандсен дошел до этих слов, его убили? — спросил Карри.
— Да.
— Но тогда почему письмо было оставлено в машинке?
— Мне приходят в голову два объяснения. Первое: что убийца не знал, кому и зачем писал Гулбрандсен. Второе: что он не успел вытащить листок. Услышал, что кто-то идет, и едва успел унести ноги…
— И Гулбрандсен даже не намекнул вам, кого он подозревал — если подозревал, конечно?
После очень небольшой паузы Льюис ответил:
— Нет.
И добавил несколько загадочно:
— Кристиан был очень справедливым человеком.
— Каким образом, по-вашему, вашей жене дают яд?
— Я размышлял над этим, пока одевался к обеду, мне кажется, что легче всего смешивать его с лекарством. Моя жена принимает укрепляющую микстуру. В бутылочку с лекарством каждый может подмешать мышьяку. Что касается пищи, то все мы едим одно и то же, отдельно для моей жены ничего не готовят.
— Мы должны взять это лекарство и отправить его на анализ.
— Я вам уже приготовил, — спокойно сказал Льюис. — Я налил немного в этот пузырек сегодня перед обедом.
Из ящика своего бюро он достал маленький закупоренный флакон, содержавший какую-то красную жидкость.
Инспектор Карри как-то странно на него взглянул.
— Вы очень предусмотрительны, мистер Серроколд.
— Я привык действовать решительно. Сегодня вечером я не позволил ей принять ее обычную дозу. Стакан до сих пор еще стоит на дубовом буфете в Зале. Сама бутылка в гостиной…
Карри наклонился через письменный стол. Он понизил голос и заговорил доверительно и совершенно неофициально:
— Простите, мистер Серроколд, но почему вы так уж стараетесь все скрыть от жены? Боитесь, что она впадет в панику? Право, ради ее собственной безопасности было бы лучше предостеречь ее.
— Да-да, возможно. Но думаю, что вы не вполне понимаете. Впрочем, не зная Каролину, понять трудно. Инспектор, моя жена — идеалистка, безгранично верящая в людей. Вот о ком можно сказать: не видит зла, не слышит зла и не говорит зла[41]
. Для нее непостижимо, что кто-то может желать ее смерти. Но это еще не все. Этот «кто-то» в данном случае — вы понимаете — вероятно, очень близок и дорог ей…— Так вот что вы думаете!
— Рядом с нами живут две сотни извращенных личностей, не раз совершавших акты грубого и бессмысленного насилия. Но по самой элементарной логике никого из них в данном случае подозревать нельзя. Ее методично травит кто-то из домашних. Подумайте, кто окружает ее: муж, дочь, внучка, муж внучки, пасынок, к которому она относится как к родному сыну, мисс Беллевер — преданная компаньонка, многолетний друг. Все они близки и дороги ей — и тем не менее это мог делать только кто-то из них.
— Есть и посторонние… — медленно сказал Карри.
— Да, действительно. Доктор Мэйверик и один или два человека из персонала часто у нас бывают. Есть, наконец, слуги. Но скажите откровенно: какой мотив может быть у них?
— Есть еще молодой — как его — Эдгар Лоусон, — сказал инспектор.
— Да. Но он в последнее время бывает в нашем доме редко. У него также не может быть никакого мотива. И он глубоко привязан к Каролине — как, впрочем, и все.
— Но он крайне неуравновешен. Взять хоть его сегодняшнее нападение на вас.
Серроколд нетерпеливо отмахнулся.
— Детская выходка. Он и не думал убивать меня.
— А два пулевых отверстия в стене? Ведь он стрелял в вас.