Фокусник

Лекюийе тяжело дышит, так, словно пробежал пару километров. Он кладет ребенка животом вниз, повернув его лицом в сторону, разводит ему руки, прижимает ладони к полу, расставляет пальцы. Придавая ему позу жертвы ритуального убийства, он вспоминает, как проделывал то же самое с шестью другими. Картины подготовки к шести убийствам накладываются на происходящее. И уже трудно понять, где это происходит — во сне или в реальном мире. Перевозбужденный, вошедший в раж, он поднимается, чтобы полюбоваться на результаты своей работы. Внезапно сильная рука хватает его за шею сзади.

— Ты что это делаешь с мальцом?

Лекюийе едва сдерживается, чтобы не заорать. Его словно поразило ударом молнии. Вытаращив глаза, он широко раскрывает рот и хрипит, более не в состоянии дышать. Рука, сжимающая его горло, усиливает свою хватку. Его куда-то тащат; ощущение такое, будто затылок его зажали в тиски.

— А ну-ка иди сюда, я хочу разглядеть твое лицо на свету, — шепчет ему на ухо схвативший его человек.

Лекюийе, сжимая рукоять отвертки, изо всех сил пытается отбиться от огромного мужика, волосатого, грязного, в лохмотьях.

Лекюийе в ужасе. Хрипя и задыхаясь, он вонзает свою заточку снизу вверх в сердце противника: тот как будто ничего не почувствовал. Лекюийе, вытащив отвертку, пытается сбежать. Нападающий все еще удерживает маленького, по виду безумного, человека, уже ощущает сильную боль в сердце и осознает, что скоро умрет: как будто кто-то залезший к нему в грудную клетку пытается вырвать у него сердце. Его рука рефлекторно сжимает плечо убийцы и застывает, не выпуская из пальцев лоскут, вырванный из куртки Лекюийе. Тот же, объятый страхом, отскакивает к приоткрытой двери. Нападавший делает еще несколько шагов и падает прямо на стоящие рядом велосипеды. Лекюийе выбегает на улицу и тут же переходит на размеренный шаг, стараясь не привлекать к себе внимания.

«Снимай свою рваную куртку!» — подсказывают ему раздосадованные демоны. Он тут же ее сдергивает, сворачивает и сует под мышку. Ему безумно хочется реветь и бежать, словно некая всесильная рука толкает его в спину.

«Никаких резких движений: это может привлечь к тебе внимание; тогда кто-нибудь проследит за тобой и заметит твою машину», — предостерегает он себя, направляясь к своему автомобилю. Лекюийе старается держаться поближе к деревьям, надеясь, что никто его в таком случае не заметит. Люди всегда смотрят на середину тротуара и почти никогда — на его края. Добравшись до машины, он с трудом открывает ее — так сильно трясутся руки. Оказавшись внутри, он падает на сиденье и прерывисто дышит, широко открыв рот, словно только что чуть не утонул.

«Нужно уезжать отсюда. Спокойно, трогаться не резко». Он пристегивается, поворачивает ключ зажигания, включает левый поворотник, смотрит в зеркало заднего обзора — теперь можно отъехать от тротуара. И в этот момент появляется полицейский автомобиль. Паника. Но патруль следует дальше: проезжая в двадцати метрах от убийцы. Лекюийе трогается, сердце его стучит так, словно вот-вот разорвется. Мучительно переживая свой провал, он корчится на сиденье, закрывая рот рукой, сдерживая рыдания. У него есть четверть часа на то, чтобы успокоиться и доехать до места, указанного в третьем вызове. Не добившиеся своего демоны больше не осмеливаются с ним заговаривать.

Людовик Мистраль наконец-то завершил обустройство своего кабинета. Мысленно он сравнивает свое рабочее место с тем, что повидал у своих американских коллег, и улыбается. Сотрудники полиции в Нью-Йорке и Вашингтоне работают в помещениях в стиле хай-тэк, в их распоряжении имеются передовые информационные и телекоммуникационные системы. Кабинет, ныне занимаемый им, несомненно, перекрашивали год или два назад, но оборудование явно отстает от американского. Хорошенько поразмыслив, он понимает, что ему больше нравится работать в центре Парижа, в легендарном здании под номером тридцать шесть по набережной Орфевр, увековеченном Сименоном, нежели чем в здании из стекла и стали, без имени и прошлого. В этом он убеждался всякий раз, глядя на черно-белую фотографию Жоржа Сименона, курящего трубку, на фоне таблички с номером тридцать шесть, висящую на видном месте в кабинете директора Центрального управления полиции.

Хотя она и женщина, но не любит, когда ее называют директрисой, предпочитает обращение «мадам директор». Это обращение было установлено в служебной записке за номером один, сразу после ее назначения за подписью префекта. Он же первым и схлопотал внушение от госпожи Геран.

— Значит, теперь мы будем говорить «мадам директриса»? — предположил он слащаво, с хитрецой в глазах.

В ответ она широко улыбнулась и сказала:

— Я настаиваю на том, чтобы меня называли «мадам директор» — полагаю это не даст повода усомниться в моей гендерной принадлежности.