Фокусник (сборник рассказов)

В тот день, войдя в ризницу, мальчики тотчас почувствовали на себе злобные чары противной физиономии капеллана. Они смотрели на него как завороженные, хотя и без него было на что обратить внимание: в ризнице стояли пять облаченных министрантами делаваров. Оба Шнейдера, Кеси-Хайош, Лаци Эрдёг и Енё Надь. Воробей и Ботош растерянно топтались в дверях, переминаясь с ноги на ногу, они не понимали, что произошло. Когда служилась праздничная литания — для чего требовалось шесть министрантов, — кроме Воробья и Ботоша облачались еще четверо ребят с улицы Газ и Сенной площади. Все четверо здешние, с городской окраины. Но из тех, что стояли сейчас перед ними, только Лаци Эрдёг жил поблизости (им и принадлежал тот дом с запущенным садом, где действовали делавары), остальные проживали в центре города либо в районе вилл.

«Они думают, это корчма, — кипя злобой, сказал как-то капеллан. — Если еще раз кто-нибудь войдет в храм, одетый в отрепья, я его вышвырну!» Старый священник посмотрел на него пристально, словно желая разглядеть истинный источник ярости капеллана. «Это ведь пролетарский район, сын мой, — сказал он. — Церковь Сердца Иисусова — для бедноты».

И тем не менее министрантами оделись делавары. Вошел святой отец, тоже с недоумением посмотрел на незнакомые лица, перевел вопросительный взор на капеллана, но капеллан и не подумал дать священнику какие-либо объяснения. Резко и коротко он бросил Ботошу:

— Облачайся!

Было ясно, что он обращался к Ботошу, и Шани это, конечно, понял, однако Воробей стоял с ним рядом, и потому вопрос прозвучал как будто естественно.

— Ты, — сказал капеллан, — а он пусть убирается прочь. Воробей прижался спиной к стене храма.

— Это почему же? — спросил святой отец недовольно, он не любил подобные речи.

— Его преподобие Эдгар Бретц, классный наставник, прислал сказать, чтобы этого в министранты не брали. Он опозорил цистерцианцев. Водит дружбу со всякими негодяями.

Ботош вспыхнул, его веснушки светились.

— Со мной, — сказал он, — он со мной водит дружбу.

Капеллан подошел к святому отцу, наклонился к самому уху и шепотом стал объяснять ему что-то; святой отец отвернулся, как будто ему неприятна была близость капеллана, однако слушал его.

Воробей боком, вдоль стены, медленно двинулся к выходу, однако Ботош схватил его за рукав.

— Погоди, — сказал он.

Мальчики стояли рядом, плечом к плечу. Быть может, ждали, что на лицах делаваров появится насмешливая гримаса, но нет, их лица решительно ничего не выражали. Равнодушно и будто ничего особенного не случилось, стояли делавары у противоположной стены ризницы.

Воробью хотелось перехватить взгляд святого отца, но старик не смотрел на него; вот он поднял голову, но его глаза блуждали по потолку, как будто там начертаны были единственно спасительные истины.

Однажды они уже стояли здесь вот так, униженные, плечом к плечу. В этой самой ризнице. В воскресенье две мессы следовали одна за другой, первую служил капеллан, вторую же, сразу после него, святой отец. У капеллана были свои министранты, старик же охотней всего брал служками Воробья и Ботоша. Мальчики вошли в церковь во время проповеди — на кафедре стоял капеллан и читал в полный голос. Воробей еще подумал: как смело он говорит, а ведь доведись взойти на кафедру ему, Воробью, он-то, уж конечно, мямлил бы и заикался. Тогда они капеллана почти не знали, он появился в церкви лишь несколько дней назад.

Ребята на цыпочках прошли вдоль почти пустующих скамей, проскользнули под кафедрой и, войдя в ризницу, тотчас начали облачаться.

Через открытую дверь им было видно, как капеллан повернулся лицом к прихожанам, отпуская их. Ботош успел еще повторить за ним вполголоса: «Ite missa est»[7], и тут капеллан стремительно ворвался в ризницу; его обезьянье лицо все перекосилось от бешенства.

— Болваны, мужичье! — завопил он. — Вы у меня живо отучитесь бегать по храму, когда я читаю проповедь!

И, влепив Ботошу пощечину, шагнул к Воробью. Воробей невольно прикрыл лицо рукой.

— Руки вниз! — прошипел капеллан.

Не успел Воробей опустить руки по швам, как от крепкой пощечины отлетел к стене.

Старый священник, онемев, похолодев, смотрел на эту сцену; он было вскинул протестующе руку, но, поняв, что опоздал и пощечины уже не вернешь, опустил ее и промолвил только:

— У нас здесь драться не принято.

Но Ботош уже сорвал с себя пелерину и, гневно сверкая глазами, торопливо развязывал шнурки стихаря; Воробей тоже лихорадочно снимал облачение.

— Дети мои, сейчас начнется богослужение, — сказал святой отец.

Он подошел к ним и положил руки им на плечи.

— Ну-ну… Гнев — дурной советчик.

Мальчики перестали разоблачаться, они напряженно смотрели в кроткое лицо святого отца.

— Ничего подобного больше не повторится. А вы в другой раз не ходите по церкви во время службы.

Мальчики опять надели пелерины.